иное впечатление. Конечно, не видя ее лица, судить в полной мере не берусь, но что-то меня притягивает. Возможно, необычная деталь – шляпа. Широкополая шляпа, из-под которой на плечи и спину спускается волна темных волос. Да. Все дело в шляпе. Это первое, на что я обратил в ней внимание.
В ожидании трамвая рассматриваю здание физико-математического лицея напротив «Василеостровской». Школьники туда сегодня не придут. В темноте светится мой смартфон. В слабом свете экрана я вижу лицо женщины на остановке. Стрельнула глазами. Забавно, но в преддверии Восьмого марта женщины как-то расправляют крылья, что ли. Походки становятся легче, стрелки на веках длиннее, взгляды кокетливее. Наверное, предчувствие весны и ожидание цветов в праздник придает им сил, уверенности в собственной неотразимости и заставляет забыть о комплексах, разочарованиях. Не знаю точно. Но канун праздника перестает быть полноценно рабочим днем, это верно. Дамы снуют по коридорам, перешептываются, переходят друг к другу с какими-то секретами, тайнами… М-да.
Вздрагиваю от «дзыннь». Моя «шестерка». «Транспорт СПб», ты забыл показать подъезжающий трамвай. Экран приложения девственно чист, одни лишь прямоугольнички линий и проспектов В. О. Или не забыл… Ощущение колет иголочками предчувствия.
Однако стоит мне оказаться в любимом уголке задней площадки, как я отмахиваюсь от любых ощущений. Я хочу спать. Теперь я постоянно хочу спать. Эпидемия в самом разгаре. Пик заболеваемости пришелся на начало марта. Мы дежурим по двое суток, затем сдаем тест и отправляемся на передышку домой – поспать. Я прислоняюсь к поручню и тут же шепотом браню себя – ты не имеешь права ничего касаться. Ты же врач. Учусь спать стоя, прислонившись спиной. Засыпаю сразу, сказывается непомерная усталость и суровый график. Ничего, приеду в больницу, появятся бодрость и энергичность. Так всегда с нами бывает. А пока даже смартфон доставать не хочется. Новости узнаю на работе.
Меня будит резкий толчок, я ударяюсь виском о поручень. Добролюбова, остановка. Но отчего так резко? Авария? Спросонья оглядываюсь и замечаю людей в трамвае. Лица какие-то – вот, честное слово – врубелевские. Воспаленный недосыпом мозг отмечает большие глаза, бледность щек и какие-то тени вокруг глаз. Господи… Что стряслось, пока я дремал?
Чей это голос? Он разносится над замершим проспектом Добролюбова. Он летит над Невой на Васильевский остров. Он огибает Ростральные колонны, отталкивается от Биржи и несется дальше – на Дворцовую, на Невский… Он вливается в наш трамвай в открытое кем-то окно. Говорит репродуктор:
«… перестало биться сердце…»
Сжимаю голову руками. Что происходит? Почему чернота проступает на людских лицах, почему сжаты губы и нахмурены лбы? Неужели…
– Сталин… Сталин… Сталин умер… – цепочкой потекло от передней площадки до моей задней.
– Уммееер! – взвизгивает в истеричном вопле деревенского
