Не знаю, зачем он пришел, но уверена, что у меня разобьется сердце, если он просто возьмет и уйдет. Я машу в сторону стула. Джош принимает приглашение. Я же опускаюсь на краешек кровати, еле сдерживая вздох облегчения, нервным жестом разглаживая складки на юбке, и принимаюсь внимательно рассматривать накрашенные коралловым лаком ногти на ногах.
– Она преобразилась, – наконец говорит Джошуа. – Комната, я хочу сказать. Когда я тут жил, тут всегда был такой бардак.
Я убираю непослушную прядь за ухо, но она снова выскакивает, опускаясь мне на лицо.
– Спасибо. – Я поднимаю взгляд, заставляя себя посмотреть в глаза любимого. В его удивительные глаза орехового цвета. Живот крутит от волнения. – Моя мама занимается оформлением витрин. Она всегда говорит, что даже небольшие помещения могут быть красивыми.
– Сложно найти комнату меньше этой.
– Уверена, ты не раз видел праздничные витрины в супермаркетах, на которые сбегается посмотреть вся округа. Мама оформляет такие в «Bergdorf Goodman»[15].
– Круто! – с восторгом говорит Джош и подается вперед. – Твоя мама француженка, верно?
Мое сердце начинает биться чаще, как и всегда, когда он что-то вспоминает обо мне.
– Да. Сначала она работала здесь, во Франции, но потом переехала, потому что в Америке ей предложили лучшие условия. Там она познакомилась с моим папой и… осталась.
Джош улыбается:
– Ничего себе.
– А как познакомились твои родители? – спрашиваю я, и мне действительно интересно.
– В юридической школе. В Йеле. Скучная история, – пожимает Джош плечами.
– Уверена, им она не кажется скучной, – смеюсь я.
Он тоже смеется в ответ, но моя улыбка быстро испаряется.
– Где ты пропадал на этой неделе? – спрашиваю я. – Ты заболел?
– Нет. Я в порядке. – Джошуа снова выпрямляется, и выражение его лица становится непроницаемым. – Это из-за Суккота[16].
Су… что?
– Что, прости? – Я и правда ничего не поняла.
– Это еврейский праздник, – поясняет Джош.
Румянец стыда тут же заливает мое лицо. Ох ты боже мой!
– Меня освободили от уроков до следующего четверга, – продолжает он.
Я судорожно пытаюсь вспомнить все, что мне известно об этом празднике и том, как его отмечают в Нью-Йорке, но в моей голове пусто. Суккот… Разве на этот праздник берут отгулы? Ни разу не слышала. Когда я хмурюсь, Джош оживляется. Кажется, в его глазах отражается… что-то похожее на надежду. А затем он качает головой, будто я задала какой-то вопрос:
– Нет. Многие американские евреи не отдыхают в эти дни. Или берут отгулы всего на два дня.
– А тебя отпустили на целую неделю?
– Да, и к тому же в прошлую пятницу, хотя Йом-Кипур[17] начался после заката. И за день до Суккота.
– Но… почему?
Джош наклоняется
«Bergdorf Goodman» – престижный магазин одежды на Пятой авеню в г. Нью-Йорке.
Суккот, или праздник кущей, – праздничная неделя, посвященная памяти блуждания евреев по Синайской пустыне. В это время иудеи едят и ночуют в сукке (шатрах или шалашах).
Йом-Кипур – самый важный праздник в иудаизме. В этот день иудеи воздерживаются от приема пищи, проводят большую часть дня в молитвах и посещают синагогу.
