style="font-size:15px;"> А отец уже сидел во Владимирской тюрьме. Маме разрешили забрать меня из училища, и мы вместе поехали за Надей. Она в это время была с Капитолиной в Анапе на Черном море, какие-то путевки им кто-то подкинул, пожалел их.
Маме дали квартиру на Новослободской. Это Ворошилов распорядился, понимая, в каком отчаянном положении она находится. Дом был ведомственный, но вполне обычный, здесь жила и уборщица в коммуналке, и начальник московской милиции в отдельной квартире, и писатель Эрдман, и футболист Хомич…
Мы существовали относительно спокойно, насколько это было возможно, пока не прошел ХХ съезд с его разоблачениями. После него началось… У нас ретивая очень директриса в школе была. Пальцем на меня показывала:
– Тебя надо повесить как сталинского выб-дка!
Извините за выражение. Я не выдержал, ушел, так школу и не закончил. Мы ждали, вот-вот нас арестуют…
А дома телефон молчал. Люди боялись звонить родственникам развенчанного тирана. Но вокруг мамы все-таки хороший народ всегда собирался. Телефон зазвонил. Мама с юмором была, ответила:
– Але, это квартира Волгиных.
Почему Волгиных? Сталинград тогда переименовали в Волгоград…
– Она не вышла больше замуж?
– Еще как вышла! Дважды! Была замужем за таким историком, философом… Он ее любил бесконечно, во всех отношениях положительный человек. С ним она посчитала необходимым расстаться в 1953 году, когда появилась возможность забрать нас. И бабушка ее поддержала:
– Галя, у детей было столько мам, теперь им отцов надо запоминать? Разводись.
Потом, когда мы подросли, мама поняла, что жизнь уходит, и вышла за прелестного человека, тоже историка. Он внезапно, в секунду умер – где-то оторвался тромб.
А у мамы начались проблемы с ногами. «Сосуды курильщика». Ей ампутировали ногу. После этого она прожила тринадцать с половиной лет. И ни разу, ни разу не посмотрелась в зеркало! Женщина! Врачи, уже после ее смерти, сказали: это чудо, что она столько жила. У нее не было ни мелких сосудов, ни вен, все сгорели. Не зная, кто она, доктор сказал: видно, эта женщина пережила страшные трагедии…
– Как она вообще выдержала эту жизнь…
– Это мне надо было иметь характер и волю. Кто б такое мог вынести сам!.. Она начинала пить… Светлана, когда приезжала в Союз, сказала:
– Мужикам этого не простила бы, но женщину я могу понять.
Она сама много страдала и чувствовала маму.
– А как Вы относились к отцу?
– Боялся. Боялся и не любил. Потом, когда стал старше, я его жалел и сейчас жалею. По сути, он мальчик был, когда его посадили в тюрьму, только-только за тридцать. Избалованный мальчик, которого развращали, кто как мог. Не знаю, можно ли выдержать такое давление и не сломаться. Он маме как-то сказал:
– Галка, ты меня тоже пойми, ведь я жив, пока жив отец!
И ведь так и случилось. Поэтому
