в руках подрагивала. Дрожат и мой голос, пощипывали подушечки пальцев… Как давно я не играл!
Подперев ладонью голову, Лена, казалось, не столько слушала, сколько внимательно разглядывала меня, будто нашла во мне нечто такое, что ей доселе не было ведомо.
Я взял новые аккорды и, стараясь развеселить, шутливо принялся напевать новую песенку:
А мне мама говорила,
Говорила, говорила!
Целоваться запретила,
Запретила, да!..
Чёрт ли с этим согласится,
Согласится, согласится?
Для меня же не годится,
Не годится, да!..
Лена заулыбалась.
– А ты, оказывается, ещё и артист. Вот не знала!
Я отложил гитару и, подражая Карлсону, продолжил дурачиться:
– О! Я самый лучший в мире артист! Самый талантливый!
Лена рассмеялась, но в этот момент в прихожей раздался звонок. Она сорвалась со стула и выбежала из комнаты. В открытую дверь мне было хорошо видно, как высокий молодой блондин с церемонной вежливостью протянул Елене огромный букет цветов, а Лена, улыбаясь, провела гостя в свою комнату.
Через минуту она возвратилась и с улыбкой сказала мне:
– Это Румянцев Славик. Поиграй без меня. Ладно?
Я пожал плечами: Славик так Славик. Знаю, что в одной школе с ней работает… Лена снова улыбнулась и тут же исчезала. Мне почему-то было неприятно слышать их весёлые голоса за стеной. А ведь опять так хорошо начинался вечер!..
6
…Как-то незаметно наступила пятница. Думал, она что-нибудь прояснит в отношении «Бирюзы», но… И мне ничего не оставалось делать, как выправить командировочное удостоверение и ехать в исправительно-трудовую колонию к Пикулину. Решил предварительно встретиться с его бывшим тренером Скляром и мастером слесарного участка завода «Метиз» Хлебниковым.
Созвонился сначала с тренером. Он ответил неохотно, с тревогой. Почему? Ладно, выясним.
В большом просторном зале спортобщества «Труд» десяток здоровых мускулистых парней в боксёрских перчатках пружинисто кружили по полу и неистово лупцевали друг друга. Скляр явно нехотя подошёл ко мне, отрывисто и нервно заговорил, показывая золотые зубы:
– У меня, как видите, не детский сад… Я готовлю боксёров, вмешиваться в их личную жизнь мне, знаете ли, недосуг…
– И всё же, – сказал я терпеливо, – что можете сказать о Пикулине?
– Ничего, – резко ответил он, видимо, стремясь поскорее закончить разговор. – Я прочил его в чемпионы республики. Ко мне-то какие могут быть претензии? Я в этом деле чист, как стёклышко. И в спорткомитете отчитался за него. Зачем снова воду мутить?
Мы сидели за столиком в углу зала, смотрели на «будущих чемпионов» и говорили как будто на разных языках. Этот коренастый, жилистый мужик с редкими волосами на голове, водянистыми глазами и с перебитым носом никак не мог или не хотел понять меня.
Я сделал ещё попытку.
– Вам-то
