души и том, как его заслужить, но разве это позволяет отмести факт того, что опаивать собственную мать – не есть хорошо?
Посмеиваясь в свои седые усы, герр Фишер отходит от Алисы.
– Фот, что я могу претолошить фам прочесть, чтобы оснакомиться с литературным немецким… – говорит он, берёт кусок мела и начинает быстро писать на доске.
Алиса толкает под руку соседку, которая как раз старается записывать за герром Фишером. Она делает это случайно, потому что склоняется поближе к уху блондинки, но та всё равно недовольно кривится.
– Мне снилось, – шепчет Алиса, – что я муравей, и что меня судят за совращение будильника… Терпеть не могу будильники!
Сидящая рядом блондинка не отвечает: она только закатывает глаза и возвращается к списку рекомендуемой литературы.
***
Мой телефон обычно пребывает в беззвучном режиме, и хорошо ещё, если он заряжен, потому как пользуюсь я им редко и обычно, как фотоаппаратом или плеером, входящие звонки же, особенно с незнакомых номеров я имею привычку сбрасывать. Моё одиночество осознанно, однако обыкновенно чужаки не понимают этого и упорно пытаются вызвонить меня с тем, чтобы вызволить из замка одиночества.
По этой причине родня холодно меня ненавидит. «Не дозвонишься!» Верно, не дозвонишься, зато у вас есть замечательная возможность подумать, а действительно ли вам нужен этот звонок, и правда ли вы хотите поговорить со мной. Я не то, чтобы очень приятна в общении, и прекрасно это понимаю; чужаки же к пониманию чего бы то ни было не склонны, и иногда стоит подталкивать их в нужном направлении, чтобы всем нам комфортно жилось в одном мире. Но они всё-таки обычно упорно пытаются дозвониться, а когда их действия не имеют успеха, обижаются. А ведь им стоило бы ценить ту возможность, которую я предоставляю! Праздная болтовня ни к чему хорошему ещё никого не приводила…
Однако каждый, конечно, волен жить так, как ему самому хочется и обижаться по своему усмотрению.
Свой телефон я откапываю из-под одеяльной груды и обнаруживаю сообщение от того, кто обижается на моё молчание чаще других: «Не хочешь погулять?» Вообще-то, не хочу, но он мой парень, и мы не виделись две недели. «Давай, – пишу. – В два возле памятника».
Он знает, что это за памятник такой – сама объясняла. Я, вообще-то, считаю, что я могу быть очень дотошной и занудной, объяснять любой материал доступно и не отступать, пока он не будет понят. Но так не считают окружающие, упрямо стоящие на своём и приводящие в качестве аргументов слухи, сплетни, домыслы и каких-то воображаемых людей, сказавших что-то воображаемое, однако невообразимо умное. Иногда бывает так, что я устаю от своего одиночества, выбираюсь из замка и выхожу в мир, чтобы с кем-нибудь поболтать – в эти редкие минуты меня посещает мысль, что я не хочу больше быть одиночкой – в мире я сталкиваюсь с этими каменными лбами, не готовыми слушать и понимать, и спешно ретируюсь. Каждый раз, как в первый, я удивляюсь своим неоправданным ожиданиям и обещаю
