style="font-size:15px;"> – Нет. Просто мне очень хорошо.
И все-таки нет… Слишком поздно. У него уже было две жены, и жизнь вошла в третий возраст. Не время для игр и флирта. Нужно подумать о достойной старости.
Он вернулся в свою пустую квартиру, откуда еще не выветрился запах лекарств, и долго сидел в кресле, не снимая тяжелых ботинок. В коридоре спорили соседи, слишком часто дышал запыхавшийся лифт, пахло смолой елок, а он все размышлял. А потом схватил телефонную трубку…
Поначалу они созванивались редко и общались, как приятели. Глеб слышал в трубке смех ее внука и шепот потемневшего от зимних потрясений моря. Он напитывался от нее, оттаивал, но не решался двигаться дальше. Ему постоянно казалось, что нужно жить не так. Не так беспечно, что ли. Более тяжело и озабоченно. Желательно трудно. И чтобы как подтверждение этому – обязательная носогубная складка. А эта женщина порхала, как бабочка, и имела другую жизненную философию, к которой он не мог привыкнуть и, казалось, не привыкнет никогда.
Его покойная жена была главным режиссером театра. Она практически жила на работе и часто не спала по несколько суток. И ей было совсем не до магии виноградных листьев.
Его мама много и тяжело работала в поле. Она полола кормовую свеклу и сахарную кукурузу, и поэтому к старости у нее перестала разгибаться спина. Глеб помнил, как она приносила из сарая теплые куриные яйца, а он прыгал, пытаясь их достать. Мама тогда поднимала вверх корзинку и, плача, прятала, собирая положенные сто штук для налога. Его сестры, измученные и рано поседевшие, обсуждали за столом сахарный диабет и левосторонний паралич, зажимая при этом рты носовыми платками. А эта – неугомонная, воздушная, постоянно танцующая. И он бесконечно задавал себе вопросы. Может, Мила пустая внутри? Да вроде нет, в ней – кладезь древних знаний. Может, она лишена способности сопереживать? Тоже не подходит. Глубине ее сочувствия могли бы позавидовать многие женщины. Как же она осталась такой уникальной? Как не слилась с общей серой массой в некий бесцветный коктейль? Как ее не сбили с ног жесткие советские законы? Глеб сушил над этим голову миллион раз, пока не услышал ее размышления в пластике телефонной трубки:
– Нужно жить, не цепляясь за прошлое, отпустив его без сожаления. Отпустив то, что придумано не тобой и не находит отклика в твоем сердце. Не стоит думать над правильным и неправильным, потому что таких понятий во Вселенной просто не существует. Каждый человек уникален.
Наступил февраль – месяц Фебрууса, и черные вороны начали строить гнезда. В последнее воскресенье перед Великим постом Глеб позвонил и попросил прощения. Милена услышала, что он просит не у нее, а у тех, кого уже нет на Земле, выбрав ее проводником. Признав в ней женщину, которая может свободно перемещаться в мирах. Она ответила, что там уже давно все простили. Он заплакал…
Она как раз жарила блины на рисовой муке, и Глеб услышал, как разливается тесто по раскаленной сковороде.
– Масленица?
– Масленица…
Март
