нарушить покой любимца Мельпомены. Только бабушка шёпотом маме и мне: «От! Насыкался артист твой!»
А вообще, гостей у нас в доме любили, они были разные. И званые, и мимолётные, и невзначайные. Чтобы напоить добрую дюжину (да больше, больше!), готовился обязательный напиток: чистый спирт в большой кастрюле разбавлялся до концентрации водки, а вот потом туда выливалась бутылочка «Рижского бальзама». Они и сейчас такие же, бутылки «Бальзама» – глянцево-керамические, коричневые, с фирменной черной этикеткой. Но если раньше содержимое после вскрытия сургучной печати и пробки ароматом наполняло всю комнату, то сейчас, мне кажется, состав «Бальзама» уже не тот. Или в моём составе что-то не то… или раньше вообще всё было лучше и вкуснее. Тот же «Оливье», замешанный на всю компанию в эмалированном тазу. Те же пельмени, сотнями исчезавшие в голодных и уставших от криков «Ура!» ртах. Та же водочка или коньячок «Плиска» и «Слынчев Бряг» (кто помнит?) … Всё было радостнее, веселее, праздничнее, что ли…
Да просто раньше бабушка была. И мама. И папа. И детство. Вот в чём дело…
На фотографии папа – крайний справа.
ТИГРА НЕБЛАГОДАРНАЯ – ЗИМНЯЯ!
«Пимы» – валенки. Пимы в семье были у всех, они зимой так и стояли в прихожей – слева направо по размеру. Самые большие и высокие – папины, затем бабушкины и мамины, а самые маленькие – мои. Пимы можно было купить в магазине, помню, как мама обхватывала рукой голенище, округляя его, чтобы моя нога быстро вошла внутрь валенка. Размер был всегда написан белой краской на подошве. Мои детские валеночки быстро снашивались – беготня по сугробам, съезд на ногах с ледяной горки (кстати, после немалых тренировок!), да мало ли развлечений в зимнем дворе… Но их не подшивали, а покупали новые.
А вот экономная бабушка относила свои прохудившиеся на подошве пимы к какому-то мастеру, который на суровую нитку пришивал к ним такую же валяную подошву. Тогда они служили ещё один сезон.
Папа пимы надевал только по особым случаям – франту не пристало носить такую неэлегантную обувь. А вот по каким случаям требовались пимы – это разговор отдельный.
Вообще, нас с папой, кроме долгих вечерних разговоров, игр, записи стихотворений на магнитофон, разучивания стихов (мной) и ролей (папой, я подавала реплики), объединяло ещё вот что: чёрные дни супергенеральных уборок в доме. Мама с утра начинала перемывать хрусталь, полировать мебель, шторы уходили в стирку, бабушка колдовала в своей комнате, параллельно готовила еду на всю трудящуюся семью. Я мыла пол. Во времена генеральной уборки его следовало мыть «на два раз!» – тоже бабушкино выражение – и по окончании выдерживать проверку придирчивой комиссии, которая всегда заглядывала в углы.
А вот папе доставались самые тяжкие испытания и титанические муки: вынос и выхлоп огромного гостиного
