был настолько уверен, что будет мальчик, что был потрясён ответом из роддома, принял это за шутку и перезванивал несколько раз, ожидая, что медперсонал, наконец, перестанет его разыгрывать и скажет ему «правду». Бабушка весь папин воздушный замок разрушила, подтвердив, что родилась я, девочка, которой ещё предстояло выбрать имя. Вот такая история…
Про сокровища продолжу в следующих заходах. Их было много – у папы свои, например, транзистор с голосом Америки, у мамы – свои, у бабы Лёли – свои. Но об этом в следующий раз, ладно?
На фотографии, конечно, папа, конечно, в каком-то очередном гриме. Улыбается, не знает еще, что Никиты у него не будет. Но ведь не пожалеет же!
Вторая фотография – повтор. Но тематический, про кровать и соразмерность ее и меня.
ТИГРА НЕБЛАГОДАРНАЯ, ВКУСНАЯ
Итак, как уже говорилось, «зубатить» – непочтительно разговаривать со взрослыми. Жалоба маме вечером: «Нинка, Ирка опять зубатила!» Никаких казней со стороны моей бесконечно любящей мамы это за собой не влекло. Да и бабушка-то возмездия не хотела. Она сама способна была вершить суд над хулиганкой-внучкой. А кому мне было ещё зубатить? Папе я вряд ли бы стала прекословить, его указы не обсуждались. Мама обходилась без указов, я просто была её подсолнухом, ей ничего и указывать-то мне было не надо. А вот с бабушкой у нас была сложная, насыщенная жизнь, полная неожиданных поворотов и событий.
Заседания нашей с бабой Лёлей Думы проходили на кухне со всеми парламентскими атрибутами – дебатами, прениями, выступлениями спикеров и голосованием. Например, я очень любила бабылёлины блины и ела бы их каждый день. Да кто бы их не ел! Тонкие, с кружевными хрупкими ободочками, ароматные, они подавались с пылу-с жару, прямо со скоровороды. Я, дождавшись первого блина, обжигаясь и дуя, сворачивала блин вчетверо, макала его в растопленное подсоленное (!) сливочное масло. Блаженство.
Но вот ведь какая беда – возиться с блинами ежедневно бабушка никак не хотела. Наши дебаты по этому поводу выглядели примерно так: «Ба-а-аб, блинов сделай, есть хочу-у-у!» – «Глазунью пожарь да и ешь!» – «Нет, ну ба-а-а-ба-а-а, блинов сделай, я есть хочу-у-у!» – «Каша есть в холодильнике, погрей да ешь!» – «Ну ба-а-а-ба-а-а, я блинов хочу!» – «Ну щай (чай) пей!» – это была точка в переговорах. Она принималась большинством бабушкиных голосов. Такие диалоги повторялись регулярно, но перехныкать бабушку было невозможно.
Но примерно раз в неделю сердце мое ёкало, и я каким-то внутренним зовом была влекома на кухню, где баба Лёля молча заводила блины. Тогда, счастливая, я с разбегу утыкалась в бабушкин пахнущий самой вкусной на свете едой фартук, обнимала её, бежала за стол и начинала ёрзать в ожидании первого блина. В этот день никто никому не зубатил – это точно!
«Ужахнуться» – ужаснуться.
