сную беготню в театре перед большой премьерой. Все взволнованы, чего-то ищут и куда-то спешат. Этот праздник здесь всегда ждут, к нему готовятся, но приходит он, как всегда, внезапно. И все, как всегда, пытаются за оставшиеся часы и минуты – все успеть.
Лишь, один из персонажей среди этих шикарных декораций явно не вписывался в обычный сценарий. Хотя бы тем, что он никуда не спешил. Высокие шнурованные ботинки и наглухо застегнутый френч выгодно подчеркивали его коренастую фигуру. Если бы не длинный оранжевый шарф на шее – вылитый наставник гвардейцев с рекламных буклетов, приглашающий на службу в Иностранный легион.
Но этот «гвардеец» не служил в Легионе. Со вчерашнего вечера он вообще не служил нигде и никому. Именно поэтому, его сейчас ничто и не радовало. Ни праздничная иллюминация улиц, гроздьями развешанная по домам и деревьям. Ни движущиеся в витринах рождественские игрушки из библейских сюжетов, на которые вот уже много лет он так любил смотреть за стеклами этих магазинов. Сейчас его не радовало ничто, даже улыбающиеся лица женщин, идущих ему навстречу. Его взгляд был направлен, мимо всей этой красоты и устремлялся поверх всех голов, куда-то вперед. Предрождественская суета захватила, казалось бы, всех кроме него.
Сильный декабрьский ветер шнырял по мостовой, тоже, как-то суетливо – из стороны в сторону, по-весеннему пытаясь заигрывать с прохожими. Но люди, не принимали его игры. Они прятали свои носы и уши под шарфы и шапки и торопились уйти прочь. Даже, благородные собаки, обычно чинно выгуливающие своих хозяев, сегодня тоже не могли найти себе места. Они то срывали поводки в погоне за снежной поземкой, а то и вовсе жались к чужим ногам.
Заметив впереди большое скопление зевак, у входа на ледовый каток, «гвардеец» свернул к Рождественскому базару. Эти рынки, ставшие последнее время праздничной традицией, всегда были полны горожанами, ищущими подарки своим близким к Рождеству. Особую популярность, они приобрели среди семейных пар жителей Парижа. «Гвардеец» не был женат, и поздравить ему было некого, но что-то влекло его сюда, с непреодолимой силой.
Связки разноцветных воздушных шаров вытанцовывали на привязи, невообразимые па, под какофонию звуков, доносившихся со всех сторон мелодий. Здесь, по причуде ветра, зажигательная румба в секунду сменялась французским шансоном, где припевом служил тяжелый рок или мелодичные арабские напевы.
Медленно прогуливаясь среди лавочек с сувенирами, он внимательно вглядывался в лица прохожих.
Неожиданно ветер затих, и где то совсем рядом, мощный баритон затянул: «О море, море! Преданным скалам, ты ненадолго подаришь прибой…». В Париже русская речь не редкость, но каждый раз услышав ее, он улыбался.
«Гвардеец» пошел на этот голос. У прилавка заставленного матрешками и хохломой, о чем-то спорили три девушки, укутанные в хиджабы и пожилой араб в национальном костюме. Из колонок все еще доносился рокот волн, этой песни.
Шутливый вопрос «гвардейца»: «Почем, нынче Магомаев?» – заданный на русском языке, почему то смутил девушек. Прекратив свое щебетание, они переглянулись и как стайка воробьев полетели прочь, оставив араба, наедине с подошедшим русским.
Какого же было удивление «гвардейца», когда этот «араб», ему ответил на чистейшем русском:
– Землякам, бесплатно дорогой! Слушай на здоровье! Красивая музыка делает людей добрее!
И как-бы в подтверждение своих слов, он нажал кнопку и из колонок полились слова: «Ты моя Мелодия…». Дослушав песню до конца, «араб» поежившись от ветра, вдруг предложил:
– А знаешь, брат, давай с тобой «по пятьдесят», за грядущее Рождество! – он протянул незнакомцу руку. – Все зовут меня Алик!
– Тогда уж, и за знакомство, – согласился прохожий. – Павлом меня прозвали.
Они крепко пожали друг другу руки.
– Ну, будем! За Рождество!
Коньяк из фляжки благодатью разлился по всему телу, и на душе у обоих стало теплее. Уже не обращая внимания на ветер, они опять слушали песни Магомаева и говорили за жизнь.
– Всё-таки, великий он был певец, – и Алик гордо добавил, – мой земляк!
Он рассказал, что сам родился и вырос в Баку. Как в конце 80-х, с женой и малолетней дочкой, убегая от войны, они переехали к его родне в Москву, потом с еще большим страхом уезжали к родственникам жены сюда, в Париж.
Говорил про долгую болезнь жены и как переживала все это, их единственная малолетняя дочь. Было видно, насколько еще свежи для него все эти воспоминания.
Поддавшись настроению, Павел осторожно спросил:
– Ну и как нынче торговля? На жизнь хватает? Может, чем помочь? Земляк же…
Тут грустное выражение лица «лавочника» осветила улыбка.
– Да
