бы за подобную небрежность. Но, скорее всего, у мужчины просто не было денег на парикмахера. Весь его вид какой-то бомжеватый и потёртый. К тому же, плотно замотан в длинный, клетчатый старый шарф – это в приличный июльский вечерок среди влажного марева? Человек то и дело поправлял его неуклюжими жестами, прятал руки в карманы и снова поправлял шарф, будто боясь что спадёт. Он не потел и не дрожал, и странно, очень странно было – к чему этот шарф? Что за нужда в нём в такую жару? Но удивиться некому – все спешат мимо или рассеянно бросают взгляд и уплывают по аллее.
И вообще, никто не стал бы смотреть на него, серую фигурку на пёстрой шахматной доске жизни. И не желающего, чтобы на него смотрели. Скорее даже, меньше всего желающего обратить не себя чьё бы то ни было внимание. Если и натыкался на кого-то неуклюже, то шарахался, как безумная лошадь от собак.
А она подошла сама. Подошла к нему, представляете? Ну что, что могло привлечь её, такую молодую, такую… восхитительно красивую. Ослепительную просто!
– Молодой человек… простите…
Он не понял, что она обращается к нему. А когда понял – остекленел. Как же это, женщина… и говорит с ним?! Он запаниковал. Этого не просто не может быть, это абсолютно неестественно!
– Молодой человек… я вам не помешаю? Можно мне… кхм, вы удивитесь, конечно, но… можно мне рядом с вами постоять? Там такая золотая точка проглядывает, с другого места не видно!
– А… да-да, конечно! Что вы! – он поспешно отпрянул, не понимая и не веря ещё, что она именно о том и говорит. Она скромно улыбнулась и встала рядом, подняв голову к небу. Он застыл, неприлично разглядывая её. Как она прекрасна! В длинной серой юбке, твидовом жакете и тёплых перчатках. Огромные, густо подведённые глаза, алый рот. Так прекрасна, что хотелось зажмуриться и прислониться к ней. «Сердце остановилось, – подумал он, и горько усмехнулся, – да давно уже». А она смотрела завороженно и не дыша на эту точку в небе. И была такой родной, такой… милой, такой своей! Если бы он мог объективно смотреть, так ничего особенного » худощава, большеглаза, росту среднего. Но он млел и таял, и если бы мог думать в тот момент, то точно благодарил бы богов за дарованный миг стоять с ней, чудесной, рядом. Он забыл обо всём, он грелся… даже шарф упал, а он не заметил, тёплый от её присутствия.
– Милая… – прошептал он непроизвольно.
– А? – вздрогнула она и посмотрела на него.
– Вы извините, я… – тут она пожала плечами, и он ощутил пугающую дрожь – он смутил её?
– Я пойду, не буду вам мешать, вы извините, я не хотела, чтоб вы подумали обо мне…
– Нет-нет, что вы! – промямлил он, теряясь.
– Я пойду, помешала вам, наверное, спасибо! – она быстро развернулась и, ссутулившись, зашагала прочь. Он стоял и в отчаянии смотрел ей в худую, сгорбленную спину. Неужели?.. Нет, она не должна уходить! Тёплая, милая, нет!
– Погодите! – закричал он, бросаясь ей вслед. Шарф был забыт, не глядя затолканный
