солдаты или гладиаторы. Однако они не помогут тебе, если ты окажешь сейчас сопротивление, потому что у ворот дома ждет второй такой же отряд, как этот. А два контуберния преторианцев пойдут на все, чтобы выполнить приказ. Не стоит подвергать риску всю семью, дабы спасти одного.
Подо мной открылась черная бездна. Еще один из нас? Опять бешено заколотилось сердце и холодный ужас сковал тело. Лепид и Агриппа крепко держали меня с обеих сторон, чувствуя, что я могу снова упасть. Когда Антония повернулась к своим гостям и пересохшим голосом назвала имя, оно не стало неожиданностью.
– Друз, это приказ префекта претория на твой арест. Ты обвиняешься в нарушении закона об оскорблении величия. Тебе придется пойти с этими людьми. – (Друз, не в силах поверить в происходящее, яростно замотал головой.) – Я могу помешать им, – сказала наша бабушка достаточно громко для того, чтобы ее услышали и преторианцы, – потому что они недооценивают моих людей. Но их командир прав в одном: если сейчас мы тебя отстоим, завтра Сеян пришлет сюда не два контуберния, а целую когорту с дюжиной приказов на арест. Если хочешь спасти Гая и девочек, ты должен послушаться. Я извещу твою жену и ее отца о том, что случилось.
Взгляд Друза беспомощно метался между мной, Друзиллой и Калигулой, возвращался к нашей бабке и потом снова к нам, но плечи его уже поникли – он знал, что Антония права. И вот брат двинулся к преторианцам, а я в панике, не в силах принять происходящее, оглянулась на Гая и Друзиллу. Калигула стоял неподвижно словно статуя, его лицо будто вырезали из мрамора. Но под скулами бугрились желваки, сжатые в кулаки пальцы побелели, а в глазах застыло выражение, уже однажды виденное мною: бешенство. Не просто злость, а контролируемый, холодный гнев, рожденный отчаянием и скорбью. Смерть одного брата и – спустя дюжину ударов сердца – арест второго. Калигуле пришлось собрать всю свою волю до последней капли, чтобы сдержать все в себе, не сорваться.
У меня такого самообладания не было. Во мне что-то сломалось. Не могу сказать, откуда взялись силы, ведь в полуобморочном состоянии и после ушиба головы я с трудом держалась на ногах, но мне удалось вырваться из рук юношей, и я бросилась к командиру преторианцев. На бегу я схватила с банкетного стола серебряный ножик для фруктов. Преторианец вытащил меч, и при тех обстоятельствах этот жест значил многое.
От чудовищной смерти меня спас брат.
Калигула перехватил меня на полпути, сбил с ног, а потом стиснул запястья и держал до тех пор, пока я не выпустила из ослабевших пальцев нож. К своему ужасу, я заметила, что он до крови пронзил себе ногтями ладони – только такой ценой ему удалось сохранить самоконтроль. С насмешливой ухмылкой преторианец вложил меч в ножны, и Друз замотал головой, веля мне оставаться на месте. Но я не могла допустить потери еще одного брата. Нет, во что бы то ни стало я вырву у преторианца его черное сердце, если без ножа – то ногтями, зубами, как угодно!
Калигула крепко обхватил меня. Я много раз видела, как брат упражнялся с мечом, как боролся с Лепидом и Юлием, и ростом он был довольно
