поставили учительницу географии, на полставки. И Нина Степановна перешла в эту, родную для нее теперь, школу. Уборщицей.
Она хорошо помнила свое детство и в целом жизнь – те пятьдесят лет, что все это время ее сопровождали, шли рядом тихонько, как преданная собака. Иногда они подвывали и хромали, как та же собака, в особо неустойчивые периоды жизни: в подростковом возрасте, когда должна была явиться первая любовь со всеми своими первыми – поцелуями, встречами, объятиями – но не явилась. Опоздала на поезд, наверное. И вот совсем недавно, когда Нине Степановне еще было сорок девять. Когда она встретила Колю…
В такие моменты жизнь давала слабину и принималась хромать на обе ноги. А в остальном все шло ровно и спокойно. Дни не сильно отличались от других дней, ночи – от других ночей. Праздники были похожи, как близнецы-братья: новый год, день рождения, день принятия Конституции, восьмое марта – отмечались одинаково. Что-то социалистическое проскальзывало в этом стремлении – не стремлении даже, а привычке Нины Степановны уравнивать дни и ночи, будни и праздники. Она приклеила календарь к стене на кухне и отрывала от него по листочку в день.
Нина Степановна разложила перед собой мятое сердце в клеточку (так получилось, что оно снова оказалось у нее. Коля вытащил его из ящика, скомкал и кинул там же, в подъезде. А Нина Степановна, догадываясь о чем-то подобном, переждала нужное для этих действий время, приставив ухо к входной двери, чтобы контролировать ситуацию. Как только Колины шаги стихли, она вышла в подъезд. Подобрала свое сердце, а дома, как могла, разгладила рукой).
Глядя на фиолетовую карандашную линию поверх клеток и вписанное в сердце имя – Николай – она вспомнила, как встретила его.
Это был четверг, Нина Степановна шла домой из школы. В каждой руке у нее было по авоське, из одной торчал батон. У подъезда стояла желтая газель, из которой торчало кресло. Она вошла в подъезд, стала подниматься по лестнице, и вдруг все закружилось, завертелось, батон вывалился и покатился по ступенькам вниз, а сама Нина Степановна оказалась распластанной на полу. С левой туфли у нее соскользнула кожура от банана. Правой ноге стало больно.«Наверное, ударилась о перила», – подумала женщина и тут увидела его. Точнее, сначала его руку. Она была протянута. И не куда-нибудь, а прямо к ней. Нина Степановна смотрела на эту руку сквозь боль в ноге, потом смотрела в эти глаза (синие!). Боль отступила. Внезапно захотелось летать, и Нина Степановна почувствовала себя пушинкой в этом мире – но только на мгновение. В следующую секунду она уже тяжело поднималась на ноги, опираясь на протянутую руку. Она встала, парень спросил:
– Все в порядке?
Она кивнула, не в состоянии произнести ни слова, и парень, перепрыгивая через три-четыре ступеньки, помчался вниз. Нина Степановна посмотрела в подъездное окно. Парень остановился у газели и принялся тянуть из нее что-то длинное.
«Торшер», – догадалась Нина Степановна, когда из нутра машины показался крупный белый плафон.
«Новые жильцы, – снова догадалась Нина Степановна. – Значит, в двенадцатую заехали.
