которым Пауль пользовался десятки раз. В чем секрет, он так и не понял, может, этот маленький жест демонстрировал всего лишь то, что ты не скряга; таких девушки не жаловали, и поделом.
Ступив на платформу перед пляжным центром, он остановился, закурил и обвел деланно равнодушным взглядом простиравшиеся перед ним бледно-желтые пески. Да, Анны Карины тут видно не было, не говоря уж о Монике Витти. Нельзя сказать, что хорошо сложенных девушек не было вовсе – но настоящее женское обаяние это все-таки нечто большее. Некоторые его коллеги снимали натурщиц, как неодушевленные объекты, порой без лица – только плечи, торс или бюст; можно было и так, особенно, если поиграть со светотенью, но Пауля это не интересовало, он искал модель, которая уже издали отличалась бы от остальных; и вот тут и возникали проблемы, большинство девушек были очень уж похожи друг на друга, по крайней мере, внутренне. Вот и приходилось нередко ограничиваться натюрмортами и пейзажами – но даже самый роскошный вид с горными вершинами не может по красоте соперничать с женщиной, это понимали уже старые мастера, не Кутар даже, а еще более старые, Боттичелли, например.
Он уже собирался разочарованно уйти, когда заметил Пээтера. Приобретший некоторую известность родственник выходил из воды, ступая вперевалку, как всегда и везде – медлительный, тяжеловесный и неуклюжий. Кто мог бы подумать, что человек с такими простодушным взглядом может сочинять романы – но он сочинял, и их как будто и читали, по крайней мере, читали критики, или, если даже не читали, то хотя бы хвалили. Логичнее, кстати, что не читали – ибо, если бы читали, разве хвалили бы? Пауль, во всяком случае, ознакомившись с очередным опусом двоюродного брата, пожимал плечами – с жизнью, которая их окружала, писания Пээтера, как правило, не имели ничего общего. А зачем нужны книги, если они не говорят об окружающей жизни? Писать такие почти так же бессмысленно, как гнаться за мячом.
Особенно Пауля удивило, что однажды он Пээтера сегодня уже видел – Таллин, конечно, не Москва, но и здесь можно прожить полжизни, встречаясь с родственниками только на днях рождения, а тут – что не час, то встреча. В первый раз Пауль заметил двоюродного брата в полдень, выходя из студии, Пээтер тогда с каким-то очень глупым видом стоял перед домом писателей с большой спортивной сумкой в руках и глядел пустым взглядом вокруг. Конечно, он мог просто кого-то поджидать, он все-таки жил в том самом доме и мог договориться с кем-то о встрече там – но что-то подсказало Паулю, что у двоюродного брата неприятности. Он даже хотел подойти и спросить, в чем дело, но едва он пришел к этой мысли, как Пээтер обернулся и вошел в книжный магазин, и туда Пауль уже идти не стал, импульс угас, да и времени не было.
Сейчас Пээтер вытащил из полиэтиленового мешка полотенце и стал вытираться; это он тоже проделывал медленно да еще с удовольствием – в отличие от Пауля, который стеснялся своего хилого тела и вообще ненавидел все физическое. Их отделяло метров двадцать, слишком большое
