тайна, которую, как ни старайся, невозможно разгадать до конца. И все же для Евгения ничего не было увлекательней попыток разгадать, ему нравилось наблюдать и замечать в человеческих лицах то, чего не видели остальные. Наверное, поэтому, оставаясь одиночкой, он был лучшим портретистом в округе и, вдобавок ко всему, – превосходным учителем.
– В каждом человеке живут и мужчина, и женщина, у каждого из нас есть свои собственные война и мир. Чтобы получился хороший портрет, нужно включить в него всё это одновременно, только тогда образ оживёт, – говорил Евгений своим ученикам. – Но высшее мастерство – написать свой портрет, такое под силу только тем, кто сумел, как книгу, прочесть самого себя. При помощи одного только зеркала себя не изучишь. Напротив, дьявольское стекло вводит в заблуждение, показывая нам химеру, перевертыш, дешевую подделку. Оно утаит от нас миллионы наших истинных лиц, оставив лишь то единственное выражение, с которым мы обычно глядим в него. Отражение отличается от самого лица так же, как отпечаток ступни на глине от самой ступни…
Что бы ни говорил Евгений, ему самому никак не удавалось создать автопортрет, который бы его удовлетворил. Когда работа бывала завершена, он не видел в ней ничего, кроме плоской и безжизненной копии собственного лица, хотя и выполненной мастерски. Все, кому художник показывал портрет, хвалили его и убеждали, что он создал очередной шедевр, но Евгения это не утешало. Рассказы о дожде, что прошел в соседней деревне, не помогут, если в твоем собственном саду засуха.
Как-то раз, проходя мимо магазина платьев, Евгений случайно встретился взглядом с самим собой в стеклянной витрине и остановился. Отражение его лица застыло прямо над безголовым манекеном, одетым в сине-фиолетовое платье из тяжелого шелка, создав впечатление, будто платье надето на самом Евгении. Увиденное ошеломило художника, он и не подозревал, что в облике его может быть столько женского. Подчинясь порыву или той особой, внезапно рождающейся силе, которою называют вдохновением, Евгений вошел в магазин и купил синее платье. Также он приобрел парик из черных волос и пару серег с лазуритом. Вернувшись домой, он проколол уши и сбрил бороду и усы. Затем приготовил холст, кисти и краски, надел платье и серьги. Парик заплел в шесть кос и уложил их вокруг головы, как это делали весталки. Усевшись в кресло, художник начал рисовать так, будто перед ним находилось не зеркало, а некая дама, впервые попавшая в его мастерскую. Таким образом, он будто освобождал свой образ от собственных представлений и начинал исследовать себя заново, как совершенно незнакомого человека. Теперь это было делать легко, в женском обличье художник себя не узнавал.
Чтобы «прочесть» модель, Евгений обычно во время рисования вел беседу, задавал вопросы, порой неожиданные, и позирующий, забывая о том, что его рисуют, показывал свои настоящие лица. Художник моментально схватывал малейшие мимические нюансы и привносил их в портрет, придавая лицу выражения разных эмоций одновременно. Поэтому работы Евгения вызывали у зрителя странное ощущение, будто перед ним не холст, а живая персона, которая сама наблюдает и видит
