отличный, товарищ генеральный секретарь Коммунистической партии, построен в Амстердаме.
– В Амстердаме? Надеюсь, не во времена Петра Первого?
Хрущев сам посмеялся своей шутке, и его настроение поднялось.
– Ну что вы, товарищ генеральный…
– Хватит уже этих генеральных, говори просто: товарищ Хрущев. Или еще лучше – Никита Сергеевич. Ты откуда родом?
– Из Хомутово, что в Орловской области, товарищ Хрущев.
– Ну, значит, мы земляки, я родился в курской губернии. А теперь расскажи, как этот амстердамский пароходик оказался в нашем флоте?
– Голландцы построили его для немцев, как раз до войны. Ну а после он достался нам по этому, ну, репа… репа…
– В порядке репарации, – поспешил матросу на помощь подоспевший капитан.
Хрущев бросил на него недовольный взгляд – вечно они вмешиваются в самый неподходящий момент, когда он беседует с пролетариатом.
– Я, кажется, не к вам обращался, – буркнул он капризно, заметил, что капитан побледнел, и перешел на более дружелюбный тон. – Ладно, не пугайтесь, уже не те времена.
Потом снова повернулся к матросу.
– А еще что-нибудь интересное про свой корабль, ты, Иванов, рассказать можешь?
– Вроде не припоминаю, – струхнул матрос. – Если только не…
– Ну-ну, валяй!
– Три года назад его переименовали.
– Что ты говоришь, разве он не всегда был «Балтикой?
Увидев, что капитан отчаянно сигнализирует что-то матросу, Хрущев рявкнул:
– Ну, дадите вы нам спокойно поговорить или нет?
И с любопытством стал ждать, что скажет матрос Иванов.
– Раньше корабль назывался «Вячеслав Молотов», – прошептал тот, выпучив то ли от восторга, то ли от страха глаза.
Опять они меня достали, подумал Хрущев с ужасом. Это стало выглядеть как приговор судьбы, куда не повернись, отовсюду на тебя таращится прошлое, иногда запавшими глазами убитых товарищей, иногда ненавистным взглядом тех, кто выжил – как же ты нас предал, Никита?
Но он сразу собрался.
– Ну, «Молотов», так «Молотов» – протянул он, и вдруг его лицо осветилось. – Подержи-ка, – сказал он, впихнул портфель, набитый государственными тайнами в руки матросу, сунул два пальца в рот, свистнул – и как заплясал «Яблочко»! Танцевать этот танец так хорошо, как гопак, он не умел, но матросы все равно пришли в восторг, собрались вокруг, запели… Тут же замаячили другие, обеспокоенные лица: Громыко, Шелепин, Живков, Кадар…
Хрущев ни на кого внимания не обращал, продолжал свой сольный номер, и только тогда, когда дыхание не выдержало, остановился и стер ладонью пот с лица.
– Ну вот мы и поплясали немного на «Молотове».
Смех и аплодисменты были достаточным признанием, после чего можно было забрать портфель и отправиться осматривать каюту.
Против
