предки? – удивился Ник.
– Не предки, а предьки, – уточнила Анук меланхолично, а Пенелопа подумала, насколько же устарела социалистическая действительность, что Ник не в курсе… Родькины предьки были домашним ироническим вариантом напыщенного советского «предатели родины», явившимся на свет, кажется, после побега Годунова или еще кого-то из многочисленных артистов и художников, успешно дезертировавших с социалистической отчизны в свободный мир…
– Вот наша главная беда, – принялась она рассуждать. – Все эти предатели веры и отечества. – Получилось весьма помпезно, что несколько озадачило ее.
– Не только, – сказала Анук. – Следующий Василий из той же династии неистово воевал с болгарским царем Самуилом. Или Самвелом, поскольку тот вроде тоже был армянином. Произросшим, очевидно, из компании, пересаженной во Фракию Маврикием. К сожалению, все эти парни отдавались служению чужим народам и государствам, совершенно забывая о собственном. Я недавно прочитала научно-популярную книжку Азимова, он ведь кроме фантастики, накатал массу просветительских текстов, так он утверждает, что небезызвестный Саладин тоже армянин.
Этого Пенелопа вынести не могла.
– Позор джунглям! – воскликнула она, воздев руки к небу, то есть потолку, а точнее, к люстре, прямо под которой восседала, люстра была из цветного желто-бежево-коричневого стекла, итальянская, и называлась почему-то «Верди»… Собственно, если картошку можно окрестить «Ван-Гогом»… Правда, неизвестно, голландская ли она, но вполне возможно, что да… Странным, однако, образом проявляется патриотизм… Кстати, Анук раньше этим не грешила, застать ее за штудированием «Истории Франции» или разных книжек по античности можно было запросто, но чтоб она увлекалась армянской историей… нет, это что-то новенькое…
– И с каких пор ты изучаешь историю родного государства? – полюбопытствовала она.
– Это особенность эмиграции, – сказал Ник. – Эмигранты бывают двух категорий. Одни, как тот же Мюрат, по словам наполеоновского верного телохранителя Рустама, естественно, армянина и, кстати, предка того самого Ростана, который сочинил небезызвестного, как выражается твоя сестрица, «Сирано де Бержерака», редко вспоминавший родину и отца… это я о Мюрате, – уточнил он, заблудившись, кажется, в собственной фразе, ну и правильно, нечего по-писаному говорить, златоуст несчастный, – стараются вжиться в предложенные обстоятельства, меняя язык, веру и даже имя. А другие становятся патриотами. Твоя сестра пошла вторым путем.
– Перестань болтать, – обиделась Анук, припомнив, несомненно, что патриотизм это последнее прибежище негодяев. – Пенелопа, еще есть будешь?
– Я же не крокодейл, – ответила Пенелопа с достоинством.
– Так я убираю со стола?
– Убирай.
– А слушать будем? – спросил Ник.
Сакраментальный вопрос, который Пенелопе доводилось слышать уже не первый год.
Многоумная Анук
