себя, я уже не видела разницы, потому что все те роли, которые мы себе придумываем, чтобы выжить, в конце дня являются лишь ещё одним отражением нашей сущности, пойманным в объектив с другого ракурса. Как бы мне не хотелось этого отрицать, но мой псевдоним, не менял моего имени. И, скорее всего, меня тошнило по ночам именно от этого.
По потолку разливалась тень от океана. Шум воды, казалось, был записан на внутреннюю память барабанной перепонки. Деревянные опоры, на которых еле держался самый дорогой номер этого умопомрачительного райского места, периодично и исполнительно поскрипывали, от усталости моего присутствия. Моё тело чувствовало каждую нить белой простыни, стремящейся остаться на коже, впившись в неё грубым хлопком. Зачем людям столько простыней в тропиках? Наверное, чтобы когда-нибудь все их выбросить. Сегодня все покупают что-то ради того, чтобы потом выбросить. Пять минут назад, я пыталась заснуть и забыть, где меня приземлили три дня назад … но мысли о том, как тебе самому себя слишком жалко, отнюдь не приближают к рассвету.
Я уверенно барахталась в пространстве, ненаделённом временем и географическими координатами, каждый раз, когда пыталась развлечь себя новым мифом о том, как мне по-старому грустно. Развлечение становится весьма скучной сферой прикладного искусства, когда твоё имя без спроса вносят в списки главных вечеринок года и приёмов «в честь», без единого произнесённого на них честного слова. С десятого раза ты понимаешь, насколько они глупы и неоригинальны, все эти вечеринки и приёмы. Как и твоё присутствие на них, и в мире в принципе.
Больше у меня не было занятий: конкретных, достойных человека занятий, за которые можно бы было меня похвалить: потому что, что я живу на этой планете, а не неробко занимаю чьё-то почётное место. Я не просила любить меня за то, что я есть, но я загадывала одно и то же желание под новый год, и совершенно не представляла последствия его свершения.
Нет, конечно, иногда мне и людям, чей отпуск я оплачивала, казалось, что у меня есть великая миссия на этой планете, и смысл этой миссии понятен только мне за безопасно затемнёнными линзами Ray-Ban’ов. Конечно и бесспорно, у меня была миссия, которая даже в случае её первоначального отсутствия была обязана появиться, как только мир перестал для меня стоить и цента за временное им пользование. Я предпочитала объяснять людям всю серьёзность своего бескультурного похода на образ жизни, который в официальных справочниках около светского престола именовался рок-н-роллом. Я считала своим долгом рассказать им, во что я была одета вчера на обед, а главное для чего я выложила именно пять фотографий этого полуденного события: от броши на воротнике до бельгийских вафель, которые на самом деле отдавали соломой, а не нежным тёплым вкусом детства, как меня попросили о них написать за пару тысяч через неделю.
Всё в этом мире имеет цену. И я в том числе. И я отлично знала, за сколько могла закрыть глаза и оставить кульминационные моменты своих
