производства не менее вредны. Тот же оксид азота не имеет цвета и запаха, но, сгорая, может превращаться в диоксид, а это уже ядовитый газ, раздражающий слизистую, вызывающий кислотные дожди.
Или другая тема – объемы добычи угля. В последние годы на меня страшно давили, требуя согласия на разработку новых месторождений, открытие шахт и разрезов. Упирался как мог, противясь увеличению добычи.
Вспомним землетрясение в Белове в 2013-м. И сейчас область постоянно трясет, толчки в два-три балла стали обыденностью. Но это же страшно!
В свое время я проводил совещания с учеными. Одни уверяли, что подземные выработки и взрывы снимают напряжение земной коры. Другие с пеной у рта доказывали, что колебания накладываются и могут срезонировать. Опираясь на мнение большинства сейсмологов, я настаивал, что двести миллионов тонн угля в год – предел для Кузбасса.
Дальше наращивать объемы опасно. В геологии есть понятие «наведенная техногенная активность», она значительно выше природной. Нельзя забывать и то, что под Кузбассом находятся более пяти тысяч километров подземных выработок, в которых может скапливаться метан. За ними надо следить днем и ночью. Эти пустоты – страшная угроза для области!
Двухсот миллионов тонн с лихвой хватает, мы полностью удовлетворяем потребности России. Основная часть угля идет на экспорт в шестьдесят стран мира, там свои месторождения законсервировали, берегут экологию для будущих поколений, а мы все добываем и везем за кордон… Если в начале нулевых годов за рубеж отправлялась каждая шестая тонна добытого в стране угля, то сегодня – уже почти каждая вторая. Между тем поставлена задача: довести добычу угля до трехсот пятидесяти тонн в год. Мне жутко от этой цифры!
И мощность взрывов на разрезах надо уменьшать. В свое время я даже издавал специальный приказ. Сейчас используется по шестьсот тысяч тонн взрывчатки за год. Огромная, колоссальная мощность! Кроме того, в отвалы перемещается более миллиарда кубометров горной породы. Сколько земля еще будет терпеть? Страшно боюсь сильного землетрясения, жертв, разрушений. Не дай бог!
– Вы оформили инвалидность, Аман Гумирович?
– Нет.
– Почему?
– Да как-то неловко мне. Кроме того, не теряю надежду победить недуг. Сейчас хожу лучше, чем даже весной прошлого года.
Двадцать пятого марта 2019-го собирался пойти на траурное мероприятие, приуроченное к годовщине пожара в «Зимней вишне». Хотел положить шестьдесят роз к обелиску, постоять с людьми, поплакать, сказать, что разделяю общее горе. Племянницу вспомнить, Таню…
Утром 25-го, когда уже выезжал на проспект Ленина, позвонили из областной администрации, попросили не ходить на панихиду. Даже не так: категорически запретили. Я попытался выяснить причину, но мне не стали ничего объяснять. Нет – и все! Конечно, я очень расстроился.
Возложил цветы с траурной лентой на следующее утро, специально заехал перед работой. А в обед моего букета уже не было…
