перед подходом мы им просто сообщали какой акробатической связкой заканчивали. Мы выполняли комбинацию часто под совершенно незнакомую музыку, и в конце упражнения звучал торжественный финальный аккорд.
Паша был одним из первых гимнастов, который начал выполнять вольные упражнения, составленные настоящим хореографом под соответствующую музыку. Это была новая и оригинальная интерпретация мужского гимнастического упражнения. Однако хореография и музыка вызывали у нас определённую ассоциацию с построением женских композиций на ковре, и ребята подтрунивали над ним.
Мы все трое прошли через молодёжную сборную команду СССР. Старшим тренером тогда был Андрей Фёдорович Родионенко, специалист, сумевший создать действительно творческую обстановку среди тренерского состава. Он эффективно использовал методические разработки таких теоретиков гимнастики, как Гавердовский, Алекперов, Смоленский, Менхин и другие. Мне нравилась его манера держаться и общаться с гимнастами и тренерами. Он объяснял, не повышая голоса, даже когда хотел убедить несогласного с ним. Он не давил, не настаивал, и во всём, что он делал, чувствовалась интеллигентная компетентность.
В течение моего первого сбора на Круглом мне казалось, что это происходило не со мной. В гостинице меня поселили в номере с двумя Александрами – Дитятиным и Ткачёвым. Я жил, тренировался вместе с моими вчерашними кумирами и мог даже с ними перекинуться парой слов, помочь принести мат, сыграть в настольный теннис или бильярд.
Как-то раз вечером после ужина мы разговорились с Сашей Ткачёвым. Он обычно был не очень общителен, но в этот раз был непривычно разговорчив. Я сказал ему:
– Саша, мне трудно себе представить обстановку в зале во время чемпионата мира или олимпийских игр. Такая ответственность!
– Вот именно, Тишка. Это, наверное, самое сложное – суметь справиться со страхом подвести своих товарищей по команде. Ты знаешь, в сборной были даже гимнасты, которые не хотели попасть в команду, чтобы избежать этой непомерной ответственности. Действительно, на соревнованиях иногда бывает такое психологическое давление, что готов прочитать молитву и поверить во что угодно, не зависящее от тебя и влияющее на результат.
– Это точно! – воскликнул я. – Меня на соревнованиях иногда даже злость берет на себя: вставать с правой ноги, скрещивать пальцы, стучать по дереву… Так может и крыша поехать от суеверия!
Саша Дитятин, который во время нашего разговора читал, как обычно, лёжа на кровати, вдруг отложил книгу, приподнялся и насмешливо спросил:
– Тишка, я вижу – ты знаток. Может, подскажешь – если чёрный кот перед тобой перешёл дорогу туда и обратно, он удвоил наказание или отменил своё решение?
– Заблудился скорее всего, – засмеялся я.
– Самой сложный момент, – продолжал Саша Ткачёв, не обращая внимания на Дитятина, – это когда ты отдаёшь себе отчёт в том, что можешь выиграть, но для этого осталось сделать только один подход.
