style="font-size:15px;"> Президент провел рукой по мягкому лбу Алмаза и поднялся с колен.
– Любой достойный лидер понимает это, Ольмис, и реально оценивает свои силы. В конце концов, каков паук, такова и паутина – дрянной президент уже одним своим видом обрекает страну на унижение и проблемы. А ведь над нами, правителями, тоже висит кнут – мы держим ответ и перед Богом, и перед совестью. И это куда страшнее и серьезнее, чем держать ответ перед командиром батальона или начальником нотариальной конторы.
– Перед Богом?.. Эх, Люстон, я помню себя в юные безалаберные годы, в то неповторимое время наивных амбиций и искренней веры в справедливость. Когда я пришел на работу в разведшколу, я вдохновлялся героями-нелегалами, для меня были неотделимы моя судьба и дело на благо Сантории. Конечно же, страна во времена Винтерлиса еще только развивалась, и жизнь была непростая, но чувство единения человека и страны я запомнил. Мне было жалко двух наших молодых художников, которые демонстративно сожгли себя перед стенами этого дворца. Что ими двигало – чувство ненужности, отсутствие альтернативного искусства, безумное стремление к эпатажу?.. Не знаю, но я видел обугленные трупы этих юных ребят, и мне в первый раз было стыдно за наше государство. А когда пришел Кнауш и его приспешники, когда они разрушили старые идеалы, а взамен оставили пустоту вместо патриотического чувства, вот тогда мне стало намного страшнее. Мои коллеги, замечательные аналитики и просто душевные люди, спились или пошли в коллекторские фирмы. Вы же помните ту самую корпорацию «Скипетр», которой заправлял двоюродный брат жены Кнауша? Пожалуй, это было самое прибыльное и самое беспринципное заведение во всей стране к тому времени… А все почему? Из-за денег? Нет, они пошли туда от отчаяния, от того, что на месте их жизненных принципов и идеалов зияла огромная безвременная дыра, созданная новым режимом. Людей, которые на протяжении долгих лет работали не за прибыль, а за страну, просто предали, и в них уже не оставалось ничего, кроме злости и презрения…
– Ты прав, реформы ударили по нам ужасно больно. Эта боль еще будет отдавать в головах ни одного поколения. Но рубеж пройден, Ольмис, новый мир живет по новым законам. И на этой эстакаде нет поворота назад – если мы развернемся, нас разорвут на части и друзья, и враги. Я делаю все что могу – я выгнал всех нелегальных мигрантов из Сантории, я дал дорогу владельцам малых предприятий, я поощряю культурные и научные проекты, наконец, я ищу новую идею для страны, которая бы сплотила и их, этот оппозиционный рой пчел на площади, и нас, которые знают всю тяжесть руководства, особенно после разорительных лет руководства Кнауша. Только смертную казнь ввести не могу. Ты уж извини, Ольмис, не могу назвать причину, это очень личное… Возможно, когда-нибудь потом…
– Вы столько лет у власти и вы многого достигли, но чем больше бы стремитесь думать о санторийцах, тем опаснее ваше положение, Люстон!
Краучер
