долбочубский кулачище грохал по столу и вся кухонная утварь вместе с Кабзденко и табуретом, на котором тот сидел, подскакивала, на пару секунд зависая в воздухе.
Похожая на больную Дюймовочку жена Долбочуба, весь вечер дрожавшая в туалете, пугалась ещё больше и закрывалась на шпингалет.
– О-о, други маи, я вас да глубины маей изстерзанной души панимаю! – подавал голос окосевший учитель Вялокукушкин. – Майя тьошча – ишчадие ада, мидуза Гандона… пардон… Гардона. Кагда ана среди ночи заводит сваэго Шаляпена, я горька сажалейу а том, што я не Перд… не Персей…
Жена Долбочуба прятала свою несчастную головушку в таз с грязным бельём и принималась безмолвно выть в режиме ультразвука.
Квартиру №47 занимал отставной генерал Салтыков – последний потомок древней военной династии, прославившейся ратными подвигами во славу государства Российского, а позже и Советского.
Под давлением властной бабушки его назвали Енохом. Ах, если бы бедная женщина только знала, в сколь эзотерические дали заведёт внука это имя! Тогда бы она не противилась желанию родителей дать сыну имя Георгий – в честь деда-народовольца. Однако бабушка не могла поступить иначе. Она была связана клятвой, которую с неё взяла перед смертью последняя живая ученица Сведенборга – немецкая старуха Петушайзе.
– Клянись ему! Клянись! – сипела духовная дщерь великого шведа, биясь в агонии на смертном одре. В иссохшей руке она судорожно сжимала пожелтевший свиток. На лице присутствовавшей поблизости юной воспитанницы отражалось борение внутренних сомнений.
– Клянись на его рукописи, дабы потомки до девятого колена были спасены, как предрекал учитель!
– Клянусь… – потупив очи, кротко молвила румяная отроковица, будущая Салтычиха.
– Scheiße! – заорала старуха, вытаращив страшные бельма и брызгая беззубым ртом на нежный атлас складок чайного платья отроковицы. – Говори, как я учила, russische schlampe!
Холодная сталь сверкнула во взгляде девушки. Она коснулась пальцами края свитка «Daedalus hyperboreus» и, не поднимая головы, твёрдо произнесла:
– Клянусь, что мой первый внук будет наречён Енохом ради просвещения людей в век Страха и для спасения их потомков до девятого колена.
Услыхав желаемое, старуха рухнула на подушки и удовлетворённо испустила дух через одно из своих «нескромных сокровищ», давно утратившее оба этих определения и нарицаемое таковым лишь в знак памяти об увлечении мессиром Дидро, благодаря которому госпожу Петушайзе занесло в Санкт-Петербург под именем «Madame de Zoltikoff»…
Примечательной особенностью угловой генеральской двушки на четвёртом этаже была вовсе не её малоформатность и не аскетичное убранство. Вид из окон – вот, что в данном случае представляло интерес. С одной стороны открывалась панорама монастырского подворья с величественными церквями, трапезной
