не в командировке они тут были, а неофициально, по собственному почину. И тоже никому ничего не докладывали.
На Скворцова было жалко смотреть. Председатель как-то враз сник, осунулся и постарел на добрый десяток лет. Сложись иначе, не стали бы они так мучить старика, все-таки свой человек. Сколько лет всему Карманову поддержка и защита. Но тут – не о Карманове речь. Не только о Карманове.
– Эх, ребятки… сядь, Маша, не сверкай на меня глазами. Одно дело делаем, нам с вами тут ругаться не с руки. Не по-советски это, ребята, не по-коммунистически. Что в болотах у меня какие-то дурные дела творятся, я знал. Нет, люди до сих пор не пропадали. А только про те леса зловещие слухи поползли, и сами, по доброй воле, туда даже самые заядлые грибники соваться не решались. Лешие, опять же, совсем с ума спрыгнули.
– Мы такого ничего не слышали, – с сомнением протянул Игорь.
– Не успели просто… – Скворцов глядел в пол. – Да и опять же, бабий треп – в него и в самом Карманове не все верили. Пошло это, дорогие мои, еще с войны, с осени сорок первого. Вы вот знали, например, что товарищ Потемкин, Виктор Арнольдович, был здесь в те дни, когда немцы к Карманову подступали? По глазам вижу – нет. Не знаете… бой тут был жаркий, только нам не видимый. Кто там сражался, как – не ведаю, только остановили тогда фрицев на дальних подступах, такого шороху нагнали, что на нас они уже и не полезли. Арнольдыч, помню, весь белый тогда вернулся, лица нет, сам чернее тучи.
Маша с Игорем все обратились в слух. Иван Степаныч тяжело сгорбился, подпер ладонью голову, словно не осталось сил держать, и говорил негромко, хрипловато, обращаясь главным образом к зеленому сукну стола, потемневшему от разлитого чая.
– Я ж его давным-давно знаю, Витю… с восемнадцатого года, когда в одном эскадроне оказались… беляков вместе крошили… лихо он воевал, ничего не боялся, ни пули, ни снаряда, ни заклятья… хоть и крутенек был, ох, крутенек! Сабелькой любил помахать, после боя-то, ох, любил… По тем-то временам, пока Лев Давидович, главком тогдашний, в силах оставался, с рук не только что сходило, а и хвалили, и в пример ставили, и ордена вешали… Это сейчас по головке б не погладили, а если по правде – так и к стенке могли поставить… за эксцессы, как говорится, хе-хе…
Только вот не шибко задержался он у нас, Виктор Арнольдыч-то, приятель мой… заметили его дар да и в Москву с фронта отозвали. Институт закончил, потом Академию и в гору пошел. Он – в гору, а я… в госпиталь, там ногу отрезали, и хорошо еще, что только по колено. Ну, а потом уж сюда. Опять же другу Вите спасибо – хоть и молод был, а уже его отличали. Он и замолвил словечко… Что ж, говорю себе, товарищ коммунист Скворцов, будешь бороться за счастье трудового народа теперь тут, в родном Карманове. Кто ж мог подумать, что до нового нэпа доживем, мы, старые революционеры?! Впрочем, не про то я… про сорок первый речь же шла…
Так вот, вернулся тогда Виктор сам не свой, снега белее, словно мальчик-кадет, впервые мертвого увидевший.
