то время на волне «Перестройки» быстро набирали популярность писатели, имевшие свое видение на проблемы коллективизации и развитие села, и Тендряков был как раз одним из них.
Этюд давался Боруху тяжело, и легким, как обнадеживала Корец, ни разу не казался. Писал он всегда грамотно, но на тот момент не обладал необходимым стилем и пониманием схемы и структуры, на базе которых должна строиться работа. Он пыхтел, в жутких муках являя свету предложение за предложением, словно заемщик, отдающий деньги кредитору, и даже в мыслях моля о помощи самого Тендрякова, но автор был непреклонен.
Уже потом в выпускном классе школы, когда Баклажанов планировал поступать на филологический факультет, он как-то поделился с Корец своими планами.
– Вы не поступите, Баклажанов, – ультимативно сказала ему Рина Менделевна, – Вы даже ту работу по Тендрякову смогли написать лишь на три балла.
Борух посмотрел на нее и промолчал.
Решение поступать на филфак было довольно логичным. Оно было принято методом исключения, ибо в технических дисциплинах Баклажанов был, мягко говоря, не силен. Конец 80-х немного приоткрыл страну, и знание языков, как казалось Баклажановым, могло быть перспективным, но такими стратегами были далеко не они одни. Конкурс на поступление в языковые вузы был огромен, и надо было «подтянуть» знания дисциплин, необходимых для вступительных экзаменов. Аль Монахов, вот о ком вспомнил в тот момент Баклажанов, и они встретились вновь.
Алик Васильевич на тот момент преподавал на кафедре и параллельно работал над диссертацией, будучи без пяти минут Доктором Филологии. Человеком он всегда был очень увлеченным, легких путей по жизни никогда не искал, что несколько роднило его с Баклажановым-старшим, и для докторской выбрал тему «Понимание души русского человека через его язык на примере Красносельского района города». В то время он активно нарабатывал материал, постоянно толкаясь у регистратур поликлиник и в паспортных столах, а также беседуя с грузчиками универсамов, но понимание давалось с трудом. Тогда он решил расширить границы изысканий и поработать с молодежью, ибо она всегда являлась тем оазисом современной речи, необходимым для полноты картины. Звонок Баклажанова тогда был как раз кстати, и ранней весной 91-го года они снова пересеклись на судьбоносном для каждого из них этапе пути.
Борух написал порядка 30-и сочинений по всем мыслимым темам на базе классиков русской литературы. Впоследствии он передавал их знакомым, и с этой пачкой поступали в вузы уже они. Монахов был беспощаден, но поэтапно придавал тот стиль, которым Борух до того не обладал. Это было сродни строительству дома, начиная с фундамента и далее этаж за этажом, те верандные рамы и преодоление, необходимое для прогресса, но Баклажанов писал и ходил на занятия с еще большей решимостью, пританцовывая вновь.
– Алик Васильевич, можно один вопрос? – спросил как-то он у Монахова во время одного из занятий.
– Излагайте, Борух! – ответил тот, отложив в сторону томик Флоренского.
– Вы
