товарищ детства, с которым они приехали в Ленинград поступать в институт. Это был сухощавый тонкий человек с не менее тонким чувством юмора и широкой эрудицией. Он никогда не унывал и заражал всех вокруг своим фирменным задором и энергией. Борис Борисович тоже любил пошутить, только шутил он по-своему. Товарищ его был ему полным антиподом и по образу мысли, и по телосложению, и по тяге к «зеленому змию», а, как известно, антиподы притягиваются. Их институтская группа всегда была дружна, и все поддерживали теплые отношения даже многие годы спустя после окончания вуза. Годы шли, время брало свое, и люди начали «уходить». «Ушел» и их одногруппник Юрий Кудинов, о чем «Антиподу» сообщил по телефону один из сокурсников. Дело в том, что в тот конкретный момент «Антипод» вернулся с какого-то банкета, на котором, видимо, несколько не рассчитал силы и пребывал в состоянии человека, понимавшего в этой жизни абсолютно все и даже имевшего некоторые претензии на мировое господство. В группе у них было два Юрия. Вторым был Грудич. Учитывая состояние и приняв еще горячительного для закрепления банкетного эффекта, он не придал значения фамилии, сконцентрировавшись лишь на имени, и начал обзванивать одногруппников со словами:
– Грудич умер!
– Как? И Грудич тоже? – получал он один и тот же ответ на каждый свой звонок.
Через некоторое время в стане однокурсников возник конфуз, и все разом начали набирать Грудича. Тот, будучи человеком скромным и не привыкшим к излишнему к себе вниманию, несколько удивился такому интересу к своей персоне, а главное, тому, что он живой.
– Да как же, ребята? Мне нельзя, у меня трое детей и ипотека, – отвечал он всем, понимая, что был обречен на бессмертие.
Вершил «Антипод» людские судьбы и задолго до того, начиная еще со студенческой скамьи. Давным-давно они сидели втроем вместе с тем же Грудичем в комнате институтского общежития и по мере сил готовились к последней летней сессии. Настроение было крайне нерабочее – за окном стоял ленинградский зной, и шум пролетавших по проспекту троллейбусов абсолютно не давал сосредоточиться на конспектах. Неожиданно в дверь постучали, и вошел их товарищ из параллельной группы, живший этажом выше. Это был Тима Генделев. Он был офицерским сыном и, как водится, судьба помытарила его по разным городам и весям, в итоге приведя в Ленинград, где он и поступил в тот же институт. Парнем он был цельным и напористым и не чуждым авантюр.
– Парни, я побуду тут с вами недолго, к соседу родня приехала – в комнате сидят все друг на друге, – сказал он, присев на угол скрипучей общажной койки.
Тимофей сидел, задумавшись, и, чувствовалось, что был чем-то не на шутку озадачен.
– Сдается мне, Тима, что-то тебя гнетет. Расскажи, может, чего и придумаем! – сказал Грудич, внимательно изучавший его все это время.
– В двух словах или как?
– Ну, у тебя есть два варианта: либо все расскажи, либо все в подробностях, – подключился
