с собой она не хотела повышать голос, а лишь говорить шепотом, что передавалось в ее игре. И в этот момент практически все мысли словно улетучились, оставив лишь только одну, стыдную, непонятную – Бог для человека – он сам.
Музыка, отдающаяся эхом по всему театру, заполняла пустые помещения, благословляя их, заполняла души людей, чьи мысли метались в сомнениях, лечила раны, затаившиеся внутри человека, наполняя суету собой. Закрыв глаза, девушка говорила то, что хотела, предаваясь своим эмоциям и чувствам, мысленно, но говорила, бережно передавая свои слова в музыку. Гармонии, сменяя друг друга, то были напряженными, то спокойными, и словно играли в качели, сидя по обе стороны, помогая друг другу, дополняя друг друга, как жизнь и смерть – неразлучны и так нужны идеальному произведению, ведь несмотря на долговечность, любая вещь в этом мире имела свой конец.
Прелюдия заканчивается, и музыка на мгновение прерывается, но начинается фуга – другой разговор, который не может существовать без первого. Прелюдия и фуга неразрывны, они обе исключительные части диалога, без одной из которых больше не будет смысла. Медленная величественная мелодия, чья тема являлась в разных голосах, представая в разных красках, была совершенной иной, нежели мелодия первой части, и если прелюдия была словно разговор с некой возвышенной энергией, то фуга являлась диалогом с ней же, но как с другом, которому рассказываешь секрет после чего чувствуя облегчение.
Словно оказавшись в маленькой пустой церкви посреди поля цветов, Роза перебирала слова, стараясь найти вопросы, ответы на которые стоит услышать, пытаясь найти искупление в ромашках и в чистом небе, но не понимала, что те отклики, которые она так хочет различить, перестанут иметь смысл, как только солнце уйдет за горизонт, ведь оно всегда вернется обратно, находя новые причины для раздумий, создавая оправдания для человеческих путей, стирая ночную бессонницу. Произведение завершилось на совершенно светлой мажорной тонике, и девушка, чьи руки застыли над клавиатурой, еще не открыла глаза, пытаясь ухватиться за остатки музыки, повисшей в воздухе. Казалось, словно она близка к смыслу, близка к разгадке, но как только она отстранится от диалога, их придется искать заново. Словно какой-то дьявольский заговор судьбы и жизни.
Сумев поднять веки, Роза, все еще частично пребывая в прострации, опускает руки на стул, подняв краешки рта. Умиротворение, разлившееся теплом по сердцу француженки, словно излучалось и в зал тоже. В груди опустело, и все перестало иметь значимость, исчезнув в черных нотах, словно шрамами высеченных на безупречно белых листах бумаги.
– Бах. – доносится тихий мужской голос. Девушка поворачивает голову и, увидев Пьера, застывшего посреди пустых кресел, поднимает краешки рта. В лице молодого человека можно найти растерянность, словно он смог услышать все те личные слова и претензии девушки, прочел ее мысли. Иногда Розу пугала идея, что кто-то может прочитать все самое сокровенное,
