кроме свободы. Свободы, гм…
Пожалуй, стоит прилечь на скамью. Лежащего патрульным труднее углядеть, чем сидящего. Да ещё если проедут на «джипе». Поёрзал по скамье, пытаясь добиться, чтобы нужное окно оказалось между ступнями, словно в прорези прицела. Не вышло.
И чёрт с ним. Твёрдо, зато не задремлешь, как на родной кровати. В голове продолжали крутиться обрывки мыслей – пережеванных, обсосанных, будто леденцы. Леденцы – чушь, отбивную бы, с корочкой… Уж лучше вернуться к политике. На чем там остановился? Ага, теперь аналогии с Чернобылем. Ведь было же, сравнивал патриотический редактор «Ранковойи Витчизны» тучу российских парашютистов над Печерском с радиоактивным облаком 1986 года. Однако опыт, выстраданный в той беде, подвёл теперь обывателя. Чернобыльской весной кто оказался прав, кто сберёг здоровье свое и близких? Слабонервные тогда выиграли, паникеры и эгоисты – все, кто, услышав «из-за бугра» первое же сообщение о взрыве, без памяти бросились куда подальше. А вот удравшие после первых же перестрелок, возвратившись, обнаружили в дверях своих квартир новые замки, а за родимой, своими руками прикрученной цепочкой – небритую рожу нового хозяина, примчавшегося из Боярки или Триполья.
Прошло разграничение анклавов, и на обывателя обрушилась проблема выбора. Бюро квартобмена горели в лихорадке, а в скромной поэтике объявлений на столбах прорезались новые формулы: «двор част. размин.» и даже «на сторон. ул., наим. опасн. при ракет. обстр.» А эпопея обмена паспортов…
Чуток выше и влево от чёрного контура левой кроссовки Сураева трижды мигнуло желтым, потом ровно осветился малюсенький на таком расстоянии квадратик. И хоть загорелось вовсе не то, лихо вычисленное окно, на третьем этаже всё же. Возможность совпадения показалась Сураеву настолько маловероятной, что он, покряхтывая в напрасной и полупритворной попытке пожалеть себя, спустил ноги со скамейки.
Надо идти. Хотя бы для того, чтобы выручить паспорт. Мнимый следователь не тронет, пока в тебе нуждается, а там посмотрим. Насмехался над «Павлом Петровичем», но ведь и сам пошёл переходами, вглядываясь в мёртвые глаза светофоров. Легковушки давно попрятались по гаражам, грузовики реквизированы, «джипы» и «газики» появляются так редко, что слышны издалека. Похоже, он просто боится покинуть призрачную защиту стен, страшится враждебного пространства площади.
Холл «Ярославны» ярко освещён: этим до фени призывы экономить энергию, расклеенные на всех углах. Чёрный силуэт швейцара у входа, охранник, небось, в кресле поблизости. И клерк у стойки с ключами. Сураев прошел мимо пустой автостоянки, обогнул угол и нащупал взглядом дверь, выкрашенную под цвет стены. Вот он, заветный вход в обитель наслаждений, расколдованный хитроумным Али-Геной. Кнопка звонка, глазок. Поднёс уже руку к звонку, подумал и достал платок. Обернул им медную ручку шишечкой. Дверь подалась. В тамбуре огляделся: если увидит на полу охранника, плюнет
