хочу упустить этот шанс.
– А дискета с собой?
– Со мной перезапись. А зачем вам? Там же компьютер, и файл в его памяти…
– Вы что ж, надеетесь угадать пароль?
– Напрасная болтовня. Идём.
– Я только в туалет. С вашего позволения.
– Валяйте.
– Может быть, сперва вы?
– Нет, благодарю. Вот кофе бы чашечку…
– У меня самодельный, из желудей. Вскипятить?
– Какой? Нет, благодарю покорно.
– А я привык уже. Да и не такой опасный, как настоящий: давление не повышает. Я быстро.
Ещё через несколько минут Сураев под бодрый рокот воды, наполняющей старомодный, на высокой трубе, бачок, снова прошествовал коридором и, за угол сворачивая, притормозил: а вдруг его гость сам собою уже исчез, испарился. Нет, не исчез!
Скромненько так прислонился к сураевской двери. И во владения как будто не влазил. Задумался, мыслитель хренов, о своём. Кашлянув (вот, мол, и я), Сураев щелкнул средним из двух выключателей у душа. Совершая внутри бывшей кладовки нехитрый свой туалет, с тоской поглядывал на заветное местечко синтетических, в жлобский цветочек обоев: за ним притаился его «Макаров». Забрать-то не долго. Вот только стоит ли?
Если насел на него и вправду следователь городской прокуратуры, так он сам по себе защита получше «Макарова». А если нет? Против разведчика-профессионала и пистолет не поможет…
– А я успею возвратиться до комендантского часа?
– Это уж мои заботы, Шамаш Саргонович.
Боже ты мой, пресветлый пастырь Думузи! Прошел первый сигнал! Так называемый следователь не хочет ломать голову, что делать с Сураевым после обыска в номере – не потому ли, что запланировал его убрать, как только перестанет в нём нуждаться? На мгновение возникло неодолимое желание схватиться за живот и снова укрыться в туалете, но только на мгновение. Спокойствие, вот что теперь может его спасти.
Они спускались милой, разностильно и разноэтажно застроенной Малой Владимирской, а когда миновали дом, за которым в старину начиналась уже Сенная, припомнилось Сураеву, что позавчера ночью должен был проходить здесь, провожая Генку до гостиницы, и решил, что тому и через двадцать с лишним лет приятно было бы вновь оказаться на извивах этой улицы, их пути развлечений, Via facunda, как говаривал Генка, когда вечерком, в ореолах пушистых свежевымытых волос, втиснутые в джинсы с модными заплатами, сходили они к Евбазу, чтобы засесть в ресторане той самой «Ярославны», где у Генки даже при тогдашнем безденежье завелись среди обслуги и девочек добрые знакомые. А на лекции и в библиотеку была у них проложена другая дорога, Via dolorosa: по Большой Подвальной, мимо Оперного, а там рукой подать. Что значит молодость! Теперь путем печали он назвал бы скорее этот…
– А знаете, почему эту часть улицы в народе звали Сенной? Нет? Значит, приезжий.
– Воля ваша. Назовите хоть груздем…
– Это когда раненый Столыпин лежал вон в том доме, видите? Там была
