роте хорошую оценку. Затем мы поехали в лучший ресторан на обед, который стал затягиваться. Наши попытки остановить застолье не увенчались успехом. Мой бывший шеф заявил: «Самолетик вас подождет». В аэропорт мы приехали с опозданием в 30 минут. Пассажиры сидели в самолете и ждали нас. Я был удивлен силой местных властей пойти на это, ведь там было более 30 пассажиров, и никто не возмущался, сидели тише воды, ниже травы, поглядывали на нас и скромно опускали головы.
Прибыв в часть, мы доложили командиру части о результатах проверки и о том, что командир роты действительно потерял совесть и уронил честь офицера. По национальности он был уйгур, достигший пенсионного возраста, и командир части принял решение вызвать его на аттестационную комиссию и предложить написать рапорт об увольнении по собственному желанию. На комиссии он отказался писать рапорт об увольнении. Тогда ему предъявили материалы расследования по всем фактам его злоупотреблений. Он все опроверг и убыл в роту, где сразу начал преследование тех военнослужащих, кто дал мне показания. На следующий день после его возвращения в роту один из военнослужащих не сдержался и решил пойти на крайние меры. Будучи часовым КПП по пропуску сотрудников колонии, он при проходе через КПП командира роты закрыл его в проходном коридоре, парализовав работу ЛТП на несколько часов. Лишь после личных переговоров с командиром части и его обещаний уволить командира роты тот был уволен по служебному несоответствию. Для нормализации обстановки в роту была направлена комиссия по приему-передаче дел и должностей.
Ашхабад – прекрасный город: вечно зеленый, чистый, с большими, широкими проспектами. Центральный проспект был длиной 11 800 метров, ровный, просматривался от начала до конца. Огромные лиственницы, посаженные вдоль проспекта, разрослись, их кроны образовывали сплошную зеленую арку. Город был хорошо отстроен после землетрясения 1948 г., в нем появилось много красивых, самобытных, с национальным колоритом зданий. Население в основной массе составляли туркмены, русских и других национальностей было 15– 20%. Снабжение было великолепным: на прилавках магазинов было все, что хочешь, в том числе в нашем военторге. Отношения с местным населением были ровные, без конфликтов, в отличие от Узбекистана. Народ жил бедно, в глинобитных домиках, мясо кушали по праздникам, основной пищей служили чай, лепешки, фрукты, зелень.
Народ, живущий там, строго придерживался обычаев. Со многими мы, приезжие, были не согласны. Дико было смотреть на неравные браки, когда девочек 11–13 лет продавали за 6–8 тысяч рублей. Мужу было 45–50 лет. Жен у него было не менее 2–3. Но, что удивительно, имея большую семью, отец обеспечивал их материально. Пьяных на улицах и в скверах я не увидел за три года службы. Женщины выступали против такого неравноправия, часть из них сжигали себя, обливая керосином. Одну такую акцию протеста я воочию увидел в г. Навои, куда после акта самосожжения привезли девочку 13 лет. Ожоги составляли 80% тела. В Туркмении таких
