Феофан Грек! На лондонском аукционе такая фанерка пойдет за миллион долларов, не меньше, фирма гарантирует!
– А я-то ее на спиннинг выменял…
Сластенов наклонился, поднес лупу к иконе – сплошные темные чешуйки – убрал стекло – из глубины всплыли два гневных скорбных глаза.
– На спиннинг? Так он же у тебя ерундил.
Кирилл поправил икону, чтобы отцу было лучше рассмотреть детали.
– Тормоз прошлым летом сорвали.
– Да говорил я скотнику про тормоз, а он уперся. Настырный мужик.
Сластенов отдал лупу сыну.
– Не мог я ему отказать, он же тете Клаве машину сена достал… А икона-то наша вряд ли на миллион потянет. Вряд ли…
– С миллионом ты, Кирюшка, загнул.
Сластенова поспешно смела в ладонь узкие лепестки.
– Тоже, эксперт выискался… Без рентгена определил!
– Вы можете хоть на минутку представить себе, что у нас дома бесценная икона, дикий раритет! Сенсация года! Нам предлагают колоссальные суммы все музеи Советского Союза, а мы берем – и просто, с присущей нам скромностью, дарим уникум государству, и наши цветные фотографии обходят всю страну: бесценный дар простой советской семьи… Впрочем, лично мне можете не верить, не обижусь, плевать… Но есть идея! У моего тренера умопомрачительные связи и грандиозная хватка. Он только глянет на наше приобретение – и сразу выдаст нужную информацию.
– Тренер?
Сластенов завел руки за голову, зевнул и, отстранив жену плечом, двинулся в спальню.
– Давай завтра тренера!
– Хоть бы подсказал, куда чудотворную спрятать до выяснения!
Сластенов не обернулся на раздраженный голос взволнованной супруги.
– Мам, только в холодильник прятать не вздумай – контрастные температуры шедевру времен татаро-монгольского ига повредят.
Кирилл налил кружку чаю, положил в тарелку фаршированных блинов, отнес к себе и, приладив стереонаушники, включил магнитофон.
Сластенова осталась один на один с иконой…
Поздно вечером, когда сын и муж давно спали, Сластенова достала из серванта новую простыню, завернула в нее икону и отнесла в спальню.
Включила торшер, вытащила из шифоньера коробку с зимними ботинками, дубленку, запакованную в полиэтиленовый мешок, пронафталиненный узел с мехами – и положила на самое дно, к задней стенке, тугой сверток.
Муж что-то невнятно сказал и, натянув на себя одеяло, затих.
Вернула узел и мешок на место, сверху поставила коробку, подравняла строй платьев – они свисали с плечиков, темные и молчаливые, как уставшие колокола.
Разделась, легла и долго смотрела в потолок, и потолок мерещился ей огромной иконой, завернутой в простыню.
Сверток, медленно покачиваясь, плыл, словно льдина, в черной, ленивой, вечной воде…
Под утро Сластенова проснулась, чмокнула всхрапывающего мужа в щеку.
Кошмар
