сахара не знают!
– А точно, получится? Я же никогда этого не делал!
– Не ссы, всё будет в лучшую энцефалограмму, Соловей! Лети, пока наряды на санитарный обход пошли!
Соловей вышел с участка отделения, толкнув входившего Корыто левым локтем поддых (как-бы случайно):
– Ты чего, осёл, не подослеп слегка!?
– Извини, тороплюсь!
– Дебил!
– Я стараюсь, Соловей! На благо Филиала и лично Доцента!
– Давай, иглу не поломай…
Асфальт и бетон карантинной зоны (а ничего в ней больше под ногами не было, даже клочка земли, кучки пыли в углу забора или случайно занесённого обжигающим степным ветром из-за нескольких заборов сухого листка с редких, растущих там, кустов, какие местные почему-то зовут лесом) ближе к обеду раскалялся, словно плавясь. Возможно, плавилось даже не это древнее покрытие, а сами подошвы старых, давно изношенных форменных ботинок больного, в которых трое умерло. А может, десять умерло. Или всего двое. Не важно, сколько из них выписалось либо померло народу, но стопы ног Хренина словно жгло огнём. Тень от бетонного забора, отделявшего санчасть, проходившего напротив каменного двух-этажного барака четвёртого отделения, идущего параллельно всей длине барака и, собственно, фактически и образующего внутренний участок отделения, мало помогала от жары. Забор был тоже раскалён лучами того утомлённого Светила, о каком так отвратительно пыталась играть оркестровая труба в психо-части. Рядом присели Мотылини и Вячек.
– Ну?
– Да нормально всё, Мытя, делаем!
– Он послушал? Он сделает? – спросил Вячек.
– Да, говорю же, нормально всё. Нам надо ему подыграть и Корыто сбивать самим как-то…
– А Соловей чего хотел?
– Счастья исцеления – чего ж ещё, Мотыль?! Не спрашивай херню. Что надо, за то и говорили, тебя не касается.
– А как коснётся?
– Тогда и узнаешь.
В этот момент из барака вышел Солутанов и, даже не взглянув на троицу больных у забора, важно поплёлся в сторону Ординаторской по раскалённому плацу. Дежурный фельдшер орал на втором этаже отделения, стоя ногами на старой, едва живой, прикроватной тумбочке, установленной в середине коридора как его рабочий стол: «Коооорм! Коооорм!»
Отделение, выстроившись в колонну по пять на плацу за успокоительной решёткой, соединявшей тот самый забор с бараком, относительно бодро и не в ногу побрело на обед в здание кормоцеха.
Одноэтажное, вмещавшее человек триста пятьдесят пациентов, одновременно принимающих корм за столами на 10 человек, размещавшихся по 5 на лавках друг напротив друга, было хоть и одноэтажным, но не маленьким. Повсюду на стенах были развешаны огромные плакаты с подробными инструкциями и иллюстрациями: «Как правильно принимать корм», регламентирующими весь процесс от входа в кормоцех и до выхода
