не пьет чай. Нельзя прощать оскорбления. Нельзя забывать, что на тебя наехали. Месть врагу – первое правило воина. Где моя жестокость? Он знает, я рождена быть воином.
Блин, откуда он это знает? У меня галлюцинация? Я отчаянно скребу ногтями по руке, выступает кровь. Карлик не уйдет, пока я не назову имя обидчика. У него дед погиб в Великой Отечественной, он ничего не намерен прощать.
Хорошо, что я в пижаме, а не в трусах, в пижаме я вся закрыта. Я клацаю зубами.
Карлик накрывает постель пушистым пледом, простыни с мишками, подушки с розами, и располагается на моем матрасе, а я забиваюсь в угол. И втолковываю, объясняю ему, что оклеветавший меня парень ошибся, был под наркотой, уверена, он ничего не помнит. Человек может ошибиться.
Карлик неумолим. Наркотики – лишь лакмус, они выявляют твою истинную суть. Мужчина должен отвечать за базар. Если он не отвечает за базар, он не мужчина. А если он не мужчины, то и жить ему не стоит. Мне нечего возразить, я молчу.
Он резюмирует:
– Ты слишком добренькая. У тебя есть тринадцать часов подумать. И поменять мнение.
Он исчез так же таинственно, как и появился.
Я сняла пижаму, натянула джинсы, выглянула в окно. Белый «шестисотый» отъехал, скрылся среди новостроек.
Я помедлила. Вытащила из-под кровати рюкзак, кинула туда зубную щетку, алую помаду, роман «Бесы», шоколадку «Аленка» и маленькое черное платье. И связку бус. Порылась в ящике стола. «Промокашки» бросила в унитаз. Они улетели. Журчание воды проводило диэтиламид лизергиновой кислоты в канализационное путешествие. Хватит. Я слишком добренькая. Больше никаких улыбок.
Я вышла на улицу. Сказала таксисту:
– На Ленинградский, – опять улыбнулась. Насупилась. Карлик прав. Никакого прощения. В следующий раз я собственноручно буду сдирать скальп с живого врага. Но сейчас у меня нет времени на месть. Мне надо увидеть «Портрет старика в красном». Мне надо в Эрмитаж.
Бабочек плющит синий цвет, грув сотрясает воздух, танцпол – гофрированный мешок. Я в оранжевой юбке «солнце-клеш» вожу хороводы с эльфами. Столы ломятся от яств, играют лучшие диджеи, я – на закрытой вечеринке в пафосном клубе. Никто не знает, чья это вечеринка, но вскоре загадка открывается. Это праздник «ореховских», у главного авторитета по имени Сильвестр день рождения.
Газеты кричат о громких убийствах каждый день. Взрываются мерседесы, кто-то падает с балкона, обнаруживают на улице в луже крови с простреленным черепом, получает семнадцать пулевых ранений в сердце. Кто-то умирает в больнице, раскачивается под потолком тюремной камеры или просто мотает срок. Всем этим заправляют серьезные ребята в кожанках и «штанах-адидасах» с пузырями на коленях. Ночью они появляются в клубах и становятся звонкой мишенью для язвительных насмешек рейверов. Но хихикая над ними, надо хорошенько прикрыться чадрой. Хоть ореховские преступники тогда еще и не взорвали «шестисотый» Березовского прямо у его особняка в Замоскворечье,
