сделал.
Повернувшись спиной к заряжающему, Саня пошел вдоль машины, остановился у люка механика-водителя и долго смотрел на запорошенный снегом лист брони, а потом, сам не зная для чего, аршинными буквами написал на ней пальцем: «МАЛЕШКИН».
Заряжающий взобрался на самоходку и стал передвигать снарядные ящики. Саня не понимал, зачем он это делает; видимо, не понимал и сам заряжающий.
От головы колонны на разные голоса покатился крик: «Лейтенанта Беззубцева к начальнику штаба!» Ефрейтор Бянкин во всю мощь своих легких с каким-то озорством заревел:
– Лейтенант Беззубцев, к начальнику штаба!
– Чего ты орешь, идиот? Беззубцев уже давно в штабе, а ты орешь, – сказал, вылезая из машины, Домешек.
– Да так! Скучно, холодно! – Бянкин замолотил по броне каблуками. – Самоходочка моя окаянная, поговорим с тобой, ненаглядная. Эй, лейтенант, добьем энзе?
Саня махнул рукой.
– А вы?
– Не хочу.
– Потом захотите. Мы вам с Гришкой оставим.
Наводчик с ефрейтором уселись добивать энзэ. Саня как неприкаянный обошел самоходку. Сержант с ефрейтором ели тушенку и так громко чавкали, что Малешкину стало невмоготу. Он влез на самоходку, сел на ящик. Ефрейтор вскрыл ножом банку и, услужливо подавая лейтенанту, напомнил:
– Гришку не забудьте.
Вкуса консервов Саня не чувствовал, и ел он их не потому, что был голоден, а потому, что не знал, что делать, куда деваться.
Бянкин, развалясь на ящиках, закурил, посвистал и вдруг неожиданно объявил, что после войны вернется в свою деревню и женится на соседке вдове. Когда Домешек поинтересовался, почему именно на соседке, да еще на вдове, ефрейтор сказал: потому что у нее убили мужа. На такой резонный довод Домешек не смог найти возражений и тоже, видимо, решил поделиться с заряжающим своими сокровенными мечтами.
– А я после войны буду шить сапоги, – сказал он.
На вопрос Бянкина: «Почему?» – Домешек ответил, что он больше ничего не умеет делать, а сапоги научился шить в окружении, когда скрывался от немцев у сапожника. На этом мечты заряжающего и наводчика оборвались. Они свернули по второй цигарке, молча закурили, лениво сползли с машины, сошли с дороги, расстегнули ремни, уселись друг против друга и густо задымили.
Малешкина окликнул лейтенант Беззубцев:
– Сан Саныч, как вы себя чувствуете?
Саня усмехнулся:
– Слава богу, хреново.
– Взрыватели сняли с гранат?
– Сняли.
– А где твое доблестное войско?
– А вон. – Саня показал на кусты.
Беззубцев оглянулся, и по угрюмому лицу лейтенанта, как рябь по омуту, пробежала улыбка.
– Посылай за обедом на кухню.
– Ладно.
– Не «ладно», а «есть!» отвечайте, младший лейтенант Малешкин, – резко оборвал Саню Беззубцев и как бы между прочим добавил: – Меня назначили командиром батареи вместо Сергачева.
Саня
