с другой же стороны, никто не обвинил бы его в совращении. Войдя, он в недоумении огляделся. Комната Фаины была маленькая и опрятная, до крайности скромная. Борису доводилось бывать дома у всяких девушек, в том числе и небогатых, и нигде он не видел такой подчеркнутой неприхотливости. Узкая старая железная кровать (не то что у Тимофеевых или Новиковых!), убранная синим покрывалом, над ней висел маленький потертый коврик. В углу возле окна блестела металлической рамкой икона Преображения Господня, и рядом – открыточка с изображением Владимирской иконы Божией Матери. Под ними на письменном столе была стопка духовной литературы. Через всю комнату тянулась широкая коричневая дорожка с красными пятнышками. В другом углу мрачно высился черный платяной шкаф. Окно прикрывали голубые шторы. Вот и все. Сущая монашеская келья. Во всяком случае, ничем не напоминала комнату обычной юной девушки. Даже в бедствующей семье дочка может позволить себе какой-нибудь плакатик, какой-нибудь красивый стаканчик, хорошенькую расчесочку, хоть малюсенькое зеркальце, картинки с котятами и цветами, но ничего этого тут не было. Любая индивидуалистическая черта безжалостно изгонялась из комнаты Фаины. В ней жила не обычная юная девушка, а некий «винтик системы», проводник высшего знания, создание, подчиненное идее целиком и полностью. Отсюда и бросающийся в глаза аскетизм.
Внезапно Борису все стало ясно. Он понял, почему отец Фаины оказался его союзником и пообещал не вмешиваться, и почему таким подбадривающим голосом поздоровался с ним в Разовке отец Александр, и почему прихожане его церкви с таким сочувствием ему улыбались. Ну конечно! Как же он сразу не догадался. Просто с самого начала ошибочка вышла – иметь дело ему предстояло не с беззащитным ягненком, а с укрепленной цитаделью, вооруженным до зубов противником. Он усмехнулся про себя, когда подумал, что во всех окружающих эта ситуация возбуждает своеобразный спортивный азарт – за кем же останется победа, чье упорство окажется сильнее. Того и гляди, начнут ставки делать, как на игре в тотализатор.
Сам-то он нисколько не сомневался в ответе на вопрос, за кем будет победа. Не сомневался ни на мгновение.
Veni, vidi, vici!
– Почему ты не идешь обедать? – спросил Борис негромко.
Фаина сидела за столом, выложив учебники, и делала домашнее задание по алгебре. В общем-то, похвальное занятие, но, согласитесь, если к ней пришли гости… Она никак не отреагировала на его появление в этой священной комнате. Точнее, у нее было намерение никак не отреагировать – она не повернулась, не обернулась, не сказала ни слова. Но по мере его приближения ее голова склонялась все ниже к тетрадке, а ручка, хотя и делала попытки возобновить процесс написания, не в силах была теперь даже обводить написанное. Борис остановился у нее за спиной и заглянул сверху вниз в ее черновик. Возникло долгое, но красноречивое молчание.
– Я бы не советовал тебе переписывать начисто без проверки, – так же негромко продолжил Борис. – В уравнении номер пятьсот восемь-б допущена ошибка. Хочешь, я помогу тебе решить?
Она ответила с трудом, не отчетливо:
– А
