она с тобой тетёшкалась, а Уруса-то во двор поиграться вывела, котёночка ему дала – кошка тоже приплодила. Время к обеду. Мамка-т кашку наварила, да за дитём во двор. А во двору только котёнка маячит, а Уруса-то и нет! Сараи закрыты, и ворота с калиткой прикрыты, дитё само не откроет. Замков-то отродясь не вешаем – нету таких дураков, у оборотней воровать. А тут нашлись, дураки-то! Таруся унюхала чужой дух да взвыла так, что Арит с Ррыком с другого конца деревни в момент примчались. Да и деревенские сбежались – как же, дитё пропало! Так сворой и след взяли, а за деревней-то и потеряли. Ворюги знали всё ж, к кому полезли, пахучего табаку сыпанули. Да не дотумкали, что от табаку у пса нюх отшибёт, а оборотню прочихаться, круг сделать, и он опять на след станет. Ну, те ворюги уже далеконько отбежать успели, на конях ускакали. Всё норовили погоню запутать – то разбежутся, то сбежутся, да табак и травы пахучие сыпют. Только оборотню то не помеха, всё равно догонют. День и ночь без роздыху гнали, одни попеременки оборачивались, а другие на конях скакали… – бабка приложилась к кружке с квасом, видимо, в горле пересохло.
– А кони тоже без роздыху?
– Тадысь новый маг приехал… Да ты его знашь, наш Тимофеич. Он тоже погнался, у ево травы волшебные какий-то были, вот он их в зубы коням и сувал. Говорят, едет, руками машет, чевой-то бубнит, а у всех сил прибавляется – и ходу! Кады ворьёв энтих догнали, Тимофеич без сил свалился, наши его домой в телеге везли. А у ворьёв навроде зверинца было. По клеткам зверьё разное сидело. А в одной клетке наш Уруска и лисичка маненькая. Лисичка мелконькая в ошейнике, а хвостик у ей почти наполовинку отрубленный. А из ранки-то сукровица бежит. Наши-то клетку открыли, а лисичка тявкает. Зубки-то молочные, щекотные, а она рычит, прям по-сурьёзному, кусается! А сама Уруса-то в уголок задвигает да собой загораживает – защищает, значит…
От жалостливых воспоминаний бабка сама взволновалась, захлюпала носом.
– Маг-то сразу понял, что у ей за ошейник – против обороту. Ошейник сняли, а она не оборачивается. Потом унюхали – у ей и в миске с питьём снадобье противу оборота налито было. Она ишшо два дня лисичкой-то была. Верена тады совсем молодая была, тоже со всеми ворьёв догоняла. Всё с лиской возилась, хвостик перевязывала да тетешкалась. Всё хотели проведать, откуда ж в зверинце дитё оборотня? Да наши, кады ворьёв догнали, сгоряча-то на месте всех и порешили, и спросить не с кого. Тимофеич сказывал, бывают такие шаманы – икроматы, которы с мёртвых чево спросить могут. А у нас нету таких.
– А Лийска что сказала?
– Да чо дитё после таких мученьев скажет? Как перекинулась, беленька, крохотная, худющая, одни глазищи зелёные на лице да волосёшки, что огонь. Говорит, то ли Лийса, то ли Вийса. Только и лепечет: «Лийса-Вийса». А видать, раз перекинулась, то годков пять-шесть есть, а больше ничё не знаем. Уж сколько годов-то прошло – никто её не ищет. Вот и думаем, что ворюги те её родителев порешили, а её, верно, магам на опыты везли, и Уруску покрали для того же… А зверёв выпустили с клеток. Правда, не все в лес-то побежали. Да ты ж нашего Волчка помнишь, он в прошлом году сдох – вот он из тех. Увязался за Ррыком, верно, вожака признал,
