вниз, очень круто вниз, на двести метров как минимум. И слушать море. Ждать.
Если в штабе флота с расчётами не ошиблись, ждать придётся недолго. Крейсер появится – сразу его засечём. Тут уж прицепимся, как рыба-прилипала, пойдём дышать ему в брюхо. Не почует. Ни за что не почует, если только их акустик не умеет слышать, как трава растёт.
Хотя, разумеется, с нашим-то везением именно такой нам и попадётся – единственный на весь натовский флот. И тогда охота начнётся уже на нас. Сядут на хвост, вцепятся – попробуй стряхни. Вот и прыгай с тридцати метров на триста, виляй кормой и надейся не опозориться перед командованием на старости лет.
Сорок пять, конечно, так себе старость, но когда в отсеках кислород на полпроцента падает, еле ноги таскаешь, как дед девяностолетний. И брюзжать тянет точно так же. Матросы слишком медленно шевелятся, старпом невыносимо громко смеётся, а замполит… одно слово, замполит. И ты молчишь, цедишь приказы как через сито: одно лишнее слово – и из тебя польются словесные помои. Потом датчики кислорода перестают аварийно мигать, ты дышишь, дышишь и думаешь: а чего ты, в самом деле, бесился?
А гражданский на борту – это и вовсе тысяча и один новый повод для гнева и ярости. Надо к химикам, что ли, сходить, предупредить их основательно: не дай бог кислорода окажется меньше, чем надо – он, командир, устроит им взрыв без всякого реактора.
– Тащ командир, прошу разрешения в центральный!
Матрос Колмаков вытянулся в дверях с дымящимся стаканом чая в руке. Из первогодков, месяца два назад на лодку попал – ишь, как голос звенит, весь подобрался, подбородок ввысь.
– Заходи, – Кочетов подвигал затекшими плечами, сводя лопатки. Прокашлялся в кулак. – Чай-то кому?
– Так вам, тащ командир, – матрос глянул на него удивлённо.
– Мне?
– Так точно. Старшина Палий приказ передал – он с вахты сменился и сразу сказал чаю вам принести…
Рука в промасленном рукаве протянула ему стакан, и он машинально взял его, поставил на пульт.
– Спасибо, боец, – Кочетов покосился на растерянного матроса, – свободен.
Он повернулся в кресле, разглядывая невинно-равнодушные лица подчинённых: все при деле, никто ничего не знает.
– Хотите, чтобы я потихоньку свихнулся? – осведомился Кочетов. В глотке вновь закололо, пришлось отхлебнуть из стакана и понизить голос. – Сначала я не помню, как распоряжался насчёт чая, потом вы пускаете ракеты по Вашингтону и уверяете, что я приказал?
Старпом в своём кресле сердито крякнул.
– Лучше пей, Роман Кириллыч. Не умеешь сам о себе подумать – радуйся, что мы это делаем иногда. Ты к доктору хоть заходил?
– Палыч, – он поморщился, глотнул ещё, – какой доктор? Ещё на простуду время тратить.
– Тем более, пей, – старпом покачал лысеющей головой. – Простуда простуде рознь. Беречься надо.
– Ты кого цитируешь сейчас, свою жену?
– Моя Валя уж точно о здоровье знает
