передовицу.
Каждый офицер предчувствовал: неспроста передовая не послала новую смену. Возможно, Зейну удалось передать зашифрованный код и генералы передовой догадываются о захвате.
Жанна сидела сама не своя. Уместившись меж Картером и Гитой, она бесцельно следила за танцем языков пламени в костре, концентрировала внимание, а если взгляд начинал блуждать по помещению, то перед глазами сразу же вставали картинки недавней ночи с каргом.
А ещё Жанну жутко злило, что глава пришлых собирался отправиться вместе с ними.
Минуты тикали, напряжённое молчание давило тяжёлым грузом. Картер осторожно взял ладонь Жанны в свою, погладил в поддержке, но Жанна будто и не заметила, продолжая витать в гнетущих мыслях.
– Жанн… – позвал тихо, легонько потянув руку, чтобы привлечь внимание, и, когда девушка наконец посмотрела на него, подбодрил: – Всё хорошо будет, не переживай. Мы вместе.
Офицер всматривалась в родное лицо, пытаясь запечатлеть в памяти образ дорого человека. Она-то знала, что хорошо уже ничего и никогда не будет. Для неё точно. Но тем не менее растянула губы в подобии улыбки.
– Это конец, ребята… – сказала вдруг Гита. Она сидела, расставив ноги и опираясь о колени согнутыми в локтях руками, пальцами же с силой вцепилась в волосы. Она тоже потеряла близкую подругу, можно сказать, названую сестру, и сейчас её, как и всех, снедали горечь потери и близость собственной смерти.
– Ты права – это конец, – впервые за долгое время Жанна соизволила заговорить с кем-то кроме Картера.
– Но Жанн… – влез было тот, но Жанна его же и перебила.
– Хватит лелеять несбыточные мечты. Взгляните реальности в глаза: мы все покойники. Вряд ли кому удастся выжить в переправке. Шанс есть, но лучше потратьте оставшееся время на обретение бойцовского духа и умрите достойно.
– Тебе легко говорить! – зашипела Гита, тряхнув чёрной копной волос, заплетённых в косу, сдерживая рвущие наружу слёзы отчаяния. – Поскольку терять нечего! А у меня в городе племяшка осталась, которая живёт в интернате, и старая мать с отцом…
– Да, мне нечего терять. Все дорогие мне люди здесь. Дайна вон – мертва, а у неё в Элегии остался маленький сын… Никто не заставлял тебя вступать в ряды добровольцев, Гита, никто. Так что прекращай разводить сырость и соберись уже.
Гита вздрогнула от резкости слов, но трястись в истерике прекратила. Пусть злится, думала Жанна. Трезвая голова сейчас нужна всем.
Полковник Зейн восседал за столом, постукивая пальцами рядом с отключенным переговорным устройством. Отсюда ему были слышны разговоры солдат, но он предпочёл не вмешиваться. Исподлобья старый вояка наблюдал за сторожащими их каргами у входа шатра. Оценивал, размышлял: правильно ли он поступил, выторговав время? Или их всех всё равно ожидает смерть? В любом случае он не смог бы смотреть, как сын корчится в муках.
А Жанна? Зейн чувствовал её страх, но не за себя, непонятного происхождения, ещё какую-то холодную
