Виновны все. Только каждый — в своем, степень вины разная, так что здесь скорее подходило другое слово — непричастный именно к тому делу, по которому арестован.
Вчера, работая с пойманным радистом, Хойке лишний раз доказал себе и остальным действенность собственных методов.
— Давайте еще раз, Швабб. Как этот тип оказался рядом с партизаном?
— Если русский, бросивший гранату, — партизан…
— Швабб, я могу поверить в любую случайность, — чуть повысил голос гауптштурмфюрер. — Даже в то, что человек с гранатой — одиночка, пробирающийся из города. Во время войны гранату возможно достать, где угодно, было бы желание. А то, что пробирался он в сторону, противоположную линии фронта, тоже ничего не доказывает. Может, он решил двинуться в обход… Но, — Хойке снова переступил через старика, — когда унтер взял в руки его пропуск и начал рассматривать, у того парня сдали нервы. Вот вам факт. Будете оспаривать?
— Нет, группенфюрер. Такой срыв со всяким случается.
— Однако, Швабб, именно бланк комендатуры подтверждает: патруль расстрелял не случайного человека, не трусливого одиночку с гранатой, который не справился с эмоциями. Достать такой бланк — это целая история, тут нужны не просто случайные знакомства, здесь работает система. Как давно она налажена, вам и предстоит разобраться.
— Мне?
— Вам, Швабб. У меня, как вы знаете, со вчерашнего вечера другие дела… будь они прокляты, — следователь хотел что-то сказать, но Хойке жестом остановил его. — Не надо ничего спрашивать. Лучше занимайтесь своим делом. И учтите: вот это, — палец нацелился на старика, — вам вряд ли поможет.
— Почему?
Хойке снова вздохнул.
— Постараюсь объяснить, Швабб. Но с самого начала предупреждаю: мои объяснения ничего для вас не изменят, вы по-прежнему будете продолжать работать. Пусть даже этот путь покажется вам абсурдным и неэффективным. Итак, — он щелкнул пальцами, взял со стола початую пачку сигарет — запрет на курение, действовавший в Германии и для немцев, на сотрудников гестапо не распространялся или же распространялся в меньшей мере, чем на офицеров и солдат вермахта, — прикурил от поданной следователем зажигалки, затянулся, собираясь с мыслями, повторил: — Итак, личность человека с краденым бланком пока не установлена, верно?
— Аусвайс настоящий. Но фамилия и имя, судя по всему, липовые. Вот… — следователь зашуршал бумагами.
— Не нужно, — остановил его Хойке. — Зачем мне имя убитого преступника, к тому же — выдуманное… Что это все может значить, Швабб?
У следователя возникло ощущение, что на допросе у шефа гестапо — он сам.
— Его наверняка подготовили и прислали в город.
— Верно. Сколько проверок выдержит такой аусвайс?
— Думаю, как раз этот документ надежнее пропуска. Иначе у парня не сдали бы нервы… или сдали бы раньше.
— Не согласен, — Хойке сделал еще одну вкусную затяжку. — Я допускаю, что как раз проверки
