на главной площади, вы придете выступать?
«Естественно», – ответила я. И посыпались сердечки-похвалы. Не успела зайти домой – звонок в дверь. На пороге стоял Игрек. Это у него имя такое, прямо по паспорту. В форменной одежде, пузо смешно обтянуто дешевым китайским наноматериалом, из которого шьют кители для полицейских. А я еще помнила его молодым, подтянутым офицером, работавшим у моего мужа. – Заходи, – говорю. – Чего не позвонил?
Он снял обувь, прошел в квартиру. Я усадила его за кухонный стол и включила чайник. – Думал, так сказать, если позвоню, ты не захочешь говорить, – ответил он. Игрек был весельчаком, но в этот раз ни улыбочки. Сама серьезность. – Я, так сказать, по поводу митинга. «Так сказать» – это у него было слово-паразит. Он его вставлял везде и всюду, особенно когда нервничал. – Ого, быстро ты. Я еще сама не успела ничего понять. Игрек неопределенно махнул рукой куда-то вверх. – Сейчас все быстро. Особенно, если дело касается публикаций в Россоцсети. Насть, я тебя прошу: не надо никаких митингов. Митинг, так сказать, никто не разрешит. И выступать на нем нельзя. Особенно тебе. Ты главный врач больницы. – Он понизил голос. – Кучеров, так сказать, в бешенстве. Написал писем в Уральск – штук десять. Звонил мне, орал как недорезанный. Так, мол, и так, в тревожный для нашего Отечества момент… Ну, все как полагается. – Я за последние сорок лет не помню ни одного момента, чтобы он не был тревожным для нашего Отечества, – сказала я. – Вот и я не помню, – серьезно кивнул Игрек. – Даже не понимаю, так сказать, как это мы протянули так долго?
Было непонятно, шутит он или нет. – Слушай, – сказала я, – чего ты от меня хочешь? Я всю свою жизнь проработала в этой больнице. Ты еще мальчишкой был, когда я сюда после института приехала. Я эту больницу им не отдам. Ты разве не понимаешь? Город и так умирает. Больница закроется – отсюда последние разъедутся. Пройдет лет десять – и не будет Рублевска. Будет город-призрак. Тебе не жалко? Ты же родился тут, Игрек. – Не драматизируй, – насупился он. – И пойми, что я, так сказать, на службе. Если я буду рассуждать о том, что правильно, а что неправильно, то начальник полиции из меня будет хреновый… – И полковничьи погоны тебе не получить. Его щеки тут же вспыхнули красным. Физиология – смешная штука. – Знаешь, да. И погоны бы, так сказать, не помешали. Я тоже уже не пацан, пенсия впереди. И мне тут бузотерство с митингом – ну на хрен не нужно. – Он помолчал, а потом сказал уже более миролюбиво: – Насть, ну я тебя прошу… Был бы жив Олег, он бы тебя отговорил. – Знаешь что, допивай свой чай и убирайся отсюда, – прикрикнула я. – Олег этот город любил. И он бы не позволил какому-то холеному хлыщу устраивать тут свои порядки. Допивать чай Игрек не стал. Просто молча встал, собрался, а уже в дверях сказал мне: – Настя, ты пойми… Времена сейчас такие. Не надо этого всего. Я тебя прошу. И, так сказать, предупреждаю. Как друга. – Иди давай, – сказала я и с силой захлопнула дверь.
Митинг, конечно,
