теперь все устроено в больших городах. Я слушала и удивлялась. Одно дело – смотреть об этом по Сувернету, другое – слышать вживую. Когда я ей рассказала о том, как встречалась с замминистра Молоховым, Катя заинтересовалась: – Я бы хотела взглянуть на эти файлы. Думаю, прочесть их несложно. Раз в день нам разрешали пользоваться Сувернетом: отправить письма родственникам и знакомым и прочесть новости на трех разрешенных государственными цензорами сайтах. Для этого нас по очереди под конвоем выводили в отдельную комнату, где был установлен старенький терминал ограниченного доступа в Сувернет. Мое время было с 14 до 15 часов. Катино – с 15 до 16.
Воспользовавшись случаем, я в свой сеанс связи переслала письмо с файлом Кате, и та в свою очередь смогла его прочитать. – В общем-то, ничего сложного, – сказала она, вернувшись в камеру. – Koodreen анализирует множество данных, но главный показатель – это, конечно, количество пациентов. Когда мы выберемся отсюда, я расшифрую данные и пошлю вам их в привычном виде. Не знаю, правда, поможет ли это чем-то?
Доступа в Россоцсеть нам не давали, так что я не могла узнать, как горожане обсуждают произошедшее на митинге. И обсуждают ли вообще? «Может быть, полиция запугала всех, – думала я. – А может быть, наоборот? Может быть, теперь граждане митингуют каждый день? Может, они уже потребовали отставки Кучерова?». Впрочем, если бы акции протеста продолжались, в нашей камере почти наверняка появились бы новые задержанные женщины. Однако мы по-прежнему оставались вдвоем с Катей. Еще две койки пустовали. На десятый день тот же самый полицейский, что привел меня в камеру, открыл дверь и сказал: – Дементьева, выходим… Отбарабанила. Я думала, может быть, кто-нибудь встретит меня на выходе из изолятора. Я слышала, что иногда это происходит. Но никого не было – даже мои коллеги по больнице не пришли. «Наверное, они просто не знали, когда меня должны были отпустить», – решила я и отправилась домой. Дома я впервые за десять дней смогла зайти в Россоцсеть. Папка входящих сообщений была переполнена. Пять сотен непрочитанных – больше, чем я могла бы осилить за один вечер. Я открыла наугад несколько последних. Их содержание сбило меня с толку: «Старая карга, мы поверили тебе, а ты обманула нас». «Дементьева, ты старая СУЧКА! Как ты могла так поступить?»
«Тварь!!! Ненавижу тебя!»
Знаете, в моем возрасте уже не слишком переживаешь по поводу того, что о тебе говорят люди. Но все-таки это было неприятное чувство. Такое ощущение, что надавали пощечин. А главное, я не понимала – за что?
Но скоро поняла. «Главный врач больницы Рублевска двадцать лет обманывала пациентов», – так назывался голоролик, который опубликовали в Россоцсети на третий день моего ареста. И не просто опубликовали, а прислали ссылку каждому жителю Рублевска. Я включила воспроизведение.
Избитая фраза: «Чем чудовищнее ложь, тем легче в нее верят». Но она довольно
