Филимон Томович, спустя четверть часа. – Так!.. Давай-ка, Ива, отойдем вон туда, в уголок. Мне у тебя кое-что узнать надо.
Они тихо уединились и стали о чём-то шептаться.
Протазан Сильвестрович спокойно лежал, вспоминая, как обычно полагается в таких случаях, прожитую жизнь. Он думал над её смыслом, старался обрести душевный покой. Прошлое казалось ему бездарным спектаклем, самодеятельно поставленным кем-то извне на ветхой сцене бытия. Сцене, изъеденной провинциальными крысами и траченой молью. В самом деле: вот он родился, начал ходить, ругаться матом, купил себе гантели. Потом вырос, выучился ловить мух, приобрёл домишко на пиздецкой окраине и Пуку… Бедная псина… Теперь она останется без него.
Тургаюков посмотрел на любимое животное и удивился. Собака выглядела так, словно учуяла землетрясение. Причём, с эпицентром в том углу, где сидел МС Крецовз с Ивстифием Саваофовичем. Ива с большим одушевлением объяснял что-то Филимону, а Филимон смотрел на Пуку глазами холодными от бешенства. Глаза МС Крецовза имели цвет гильотинного лезвия.
Пука, на всякий случай, подобралась и глухо заурчала утробой. То, что виноват всегда крайний, она знала достаточно хорошо.
– Так! – произнес МС Крецовз. – Так, я понял! Я всё понял! Значит, подлая тварь везде сношается, а хозяин платит по счету.
– Сакральный перевёртыш, – определил Ивстифий.
– Удавлю! – обрёк Филимон Томович и начал со зловещей медлительностью приближаться к собаке.
Перепуганное животное вскочило на бицепс хозяина, яростно щёлкая зубами. Протазан Сильвестрович умиротворённо улыбнулся. Шелковистость собачьей шёрстки умилила его.
– Скотина!! – взревел Филимон. Он вцепился собаке в загривок.
Патиссон-оглы зажмурился.
– Скотина!! – вторично рявкнул Филимон. – Признавайся! Считаю до трёх! Раздватри!!!
Пука не выдержала и обмочилась прямо на брюки домогателя.
– Су-ка-а!!! – заорал тот, от неожиданности выпуская жертву. – Порву тебя! Набью чучело! Сожгу его! Съем пепел!
И началась погоня. Происходила она с незначительными разрушениями. В доме гулко звенела посуда. Протазан Сильвестович безучастно мычал, МС Крецовз богохульствовал, Ивстифий почти молился.
Обречённая Пука сперва металась как в тумане, потом залетела на кухню, зубами рванула на полу кольцо, прибитое к крышке погреба, и через узкую щель сбросилась вниз, издавая суицидальные хрипы.
Её преследователь до погреба не опустился. Он только грозно топнул по полу ногой (дабы пуще расстроить психику собаки), а затем вернулся в комнату. Весь вид Филимона Томовича выражал терпкое удовлетворение. Патиссон-оглы придвинул ему стульчик, и они уселись за стол.
– Гадкая тварь! – выругался напоследок МС Крецовз.
– Она мертва?
– Нет ещё. Но теперь она не то что писать, она даже какнуть не посмеет лишний раз! Я ей займусь. Вот только… – он встревожено посмотрел на раскладушку
