Страны, которые, как мы надеялись, станут нашими освободителями. Кто одерживал верх? Ответ на этот вопрос зависел от того, кому вы его задаете. Надзиратели хвастались новыми завоеваниями. А по слухам, страны-освободители не отставали.
И в то же время каждый новенький получал свой номер и свой винкель – красный или зеленый треугольник, желтую звезду, как у меня; их в нашем лагере была целая галактика.
Я слушала разговоры новоприбывших о местах, которых не видела. Мой город был в нескольких сотнях километров к северо-востоку отсюда. А новые заключенные говорили о городах, пахнущих жгучим перцем и другими пряностями, или южных островах под ослепительным солнцем. Были полосатые и с самого запада, из страны на краю океана. Это были землячки нашего Жирафа Шоны – очень гордые и такие элегантные даже в полосатых робах. Я хотела бы шить красивые платья для них после войны. Совсем другими были полосатые с востока – коренастые, вроде Франсин, и хорошие работницы.
Несмотря на разную национальную принадлежность и родину, они были схожи в одном – каждый был для местных ценнейшим кладезем информации.
«Откуда ты? Как дела на фронте? Когда придут освободители?»
Еще я любила расспрашивать об изменениях в моде. Какие юбки сейчас носят – длинные или короткие? Прямые или плиссированные? А рукава какие – плоские или фонариком? А потом я до бесконечности придумывала у себя в голове новые фасоны платьев, когда Роза на целый вечер уходила куда-то с грузной женщиной, которую привезли с их общей родины, из страны полей, лесов, музыки и красоты. Во всяком случае, так говорила Роза. Но с ней никогда нельзя быть уверенным, правда это или фантазия.
Лагерь стал напоминать переполненный муравейник, а новенькие продолжали прибывать. Может, я и трусиха, но слышать тем жарким, летним вечером это жуткое бух, бух, бух под окном нашей мастерской было невыносимо.
Все застыли в напряжении, ожидая, пока толпа пройдет мимо наших окон.
У меня дрожали пальцы. Судорогой свело ноги. Сжимало сердце.
Бух, бух, бух! И журчание голосов. И детский плач, услышав который Шона вскочила на ноги. Прекрасная, изящная Шона – сплошные ноги и ресницы, Жираф. К тому времени, когда ее арестовали, потому что ее имя было занесено в список, она всего лишь год успела побыть замужем. Ее муж и их маленький ребенок тоже были в том списке. Иногда мы слышали, как Шона тихонько напевает колыбельные своей швейной машине. Однажды надзирательница в дальнем углу комнаты тоже узнала мелодию и принялась мурлыкать ее себе под нос. Но быстро опомнилась, подошла к Шоне и ударила ее по голове, чтобы та заткнулась. Теперь на ресницах Шоны дрожали слезы.
– Мой малыш, – всхлипнула она. – Мой чудесный малыш…
– Кто это сказал? – резко обернулась Марта.
Шона всхлипнула.
– А вы слышали историю о королеве и лимонном пироге?.. – выпалила Роза.
Смешная, забавная фраза, идеально подходящая для ситуации. Она подействовала, как вылитое
