той фабрике были машины, которые могли за раз кроить сразу двадцать сложенных вдвое слоев шерстяной ткани?
– Твоя мама, Элла… – напомнила Роза.
– Меня вырастила бабушка. Швейную фабрику перевели в другой город, и все, кто работал на ней, тоже должны были переехать или лишиться работы. Сначала мама приезжала навестить нас каждые пару недель. Затем каждые пару месяцев. Потом просто стала присылать деньги. А когда началась война, фабрика начала шить военное обмундирование, и работникам перестали платить зарплату. Ну а дальше… Дальше ты все знаешь, – пожала я в темноте плечами.
Я действительно немногое знала об этом.
В темноте меня обняла пара тонких рук.
– Ты чего? – не поняла я.
– Ничего, – еще крепче обняла меня Роза. – Просто проверяю, как далеко могу вытянуть руки.
Позднее той же ночью одна женщина, лежавшая на нижнем ярусе, начала плакать – сначала тихо, затем все громче, все истеричнее.
– Почему я, почему я, почему я? – причитала она. – Что я такого сделала, чтобы оказаться здесь?
– Замолчи! – крикнула Балка из своего огороженного угла в конце барака.
– Не хочу я молчать! – закричала женщина. – Я хочу домой! К мужу и детям! Почему Они пришли за нами? Что мы такого сделали?
– Заткнись, я сказала! – прогремела Балка.
Но женщину было уже не остановить. Она визжала, визжала и визжала так, что, казалось, сейчас лопнут барабанные перепонки. Роза в темноте нашла мою руку и сжала ее.
Балка не выдержала. Скинула женщину на пол и встряхнула.
– Ты здесь ни при чем! Это Они. Им нужно кого-то ненавидеть. Убивать. Для Них мы все преступницы.
– Только не я! – возмущенно воскликнула Роза.
– И не я! – хрипло хихикнула бандитского вида девушка, двумя пролетами дальше. Винкель у нее был зеленым, и всем хорошо было известно, что список ее правонарушений был длиннее, чем рулон туалетной бумаги.
– Мне приходилось воровать яблоки, – раздался скрипучий голос снизу. – Они были кислыми, как уксус, от них сразу желудок сводило, но мы все равно каждую осень крали их.
– Идиотки! – Балка сложила руки на груди. – Я не о том. Если кто-то из вас стащил тюбик губной помады из магазина, или пенсию старухи, или даже пришил свою мамашу… не важно. Что бы мы ни творили раньше, это не важно. Мы с вами здесь не за реальные преступления.
В бараке повисла мертвая тишина. Не слышно было даже хруста соломы.
Балка любила внимательную аудиторию:
– Разве вы до сих пор еще не заметили, что Им безразлично, кто мы такие и что сделали? Мы здесь просто потому, что существуем. Для Них мы не люди. Вот ты, Роза-мимоза со своими благородными манерами, этикетом и прочей ерундой, ты думаешь, Они согласились бы выпить с тобой чаю? Это все равно что Они стали бы спрашивать у крысы, какой вилкой есть рыбу!
– Как грубо, – сказала Роза, хотя было непонятно, относилось ли это к языку Балки или к трапезе с крысой.
– Грубо? –
