все это время зал жил своей жизнью, а сцена – своей. И между ними как бы висел прозрачный занавес, абсолютно не проницаемый для эмоций.
В итоге, сверкающая бриллиантами публика ни разу не снизошла до аплодисментов, оставаясь холодной, немой и пассивной. И артисты выступали перед залом мертвых или замороженных, застывших в свете многочисленных свечей. Действительно, представлен был весь Двор и в присутствие Государя никто не смел первым захлопать в ладоши. Да что там захлопать?! Никто не смел сменить выражение лица на иное, нежели у Государя. А тот вежливо подстраивался под деланно озабоченного недовольного француза.
И было совершенно не смешно. Просто прискорбно, трагично и глупо.
У Насти впервые возникло леденящее кровь ощущение этой бездонной пропасти между картинами жизни, которые они изображали на сцене, и элитной надутой от важности правящей кастой, застывшей в зале в блеске золота и бриллиантов. И даже подарки в виде коробочек конфет от Императора, переданные каждому актеру после спектакля, не сгладили это новое и ужасное для нее ощущение.
Анастасия заплакала.
– Не надо детка. Не плачь. С «ними» так бывает. Сегодня холодно. Завтра будет иначе. Они – господа! – пытался успокоить ее проходивший мимо Фокин.
А директор труппы прошипел зло:
– Красавина, немедленно вытрите слезы! Вас могут пригласить в царскую ложу. Там же Президент Франции! Что это за распущенность?
На Анастасию впервые повеяло леденящим до озноба холодом надменности высшей власти, и она не на шутку испугалась. Она пока не понимала, чего именно, испугалась. Но острый приступ страха пронзил ее насквозь, от темечка до самых пяток.
Она в один миг поняла, кем ей суждено стать – фарфоровой статуэткой. Ровно так к ней будет относиться это общество – как красивой и дорогой игрушке. Но не более. У тех, кто правит миром нет и сотой доли тех чувств, которые она себе воображала обязательными для живого человека! Тем более – для человека голубой крови.
***
Итак, что случилось, то случилось.
И что бы Анастасия теперь ни хотела и о чем бы не думала, её жизнь как жизнь комнатного цветка неразрывна с горшком, связана отныне будет с царским Двором, состоящим из порочных, по большей части, восковых безжизненных фигур. Фигур, посвятивших свою, мало кому полезную жизнь соблюдению или нарушению традиций света и этикета. Она к этому миру стремилась. И ужаснулась тому, что увидела, когда попала в его окружение. Но другого мира и другой цели на всей планете для нее не было.
– Милочка, а балет – это придворное искусство, – наставляла ее Надежда Бурляев, – Так в любой столице Европы. Так в диких пока Соединенных Штатах, которые только учатся стоять на пуантах. В Африке танцовщицы – это лишь часть гарема у вождя племени.
– Но почему так?!
– Для непросвещенных купчишек балет неинтересен. Они лучше водки выпьют. А интеллигентной публике – недоступен. Балет – это очень
