понимали, кто же перед ними – герой или соучастник преступления.
Так Николай Колчак впервые попал на страницы столичных газет и в поле зрения столичного Охранного отделения Департамента полиции.
***
В последние десять лет уходящего девятнадцатого века Россия буквально помешалась на табакокурении. На уличных афишных тумбах наряду с театральными объявлениями непременно красовались плакаты с рекламой табака от Жукова. Не отставая ни на шаг за ними шли постеры московской фабрики «Бостанджогло», питерских «Саатчи энд Мандгуби», «Лаферм» и других.
Глядя на уличную рекламу могло сложиться впечатление, что главное увлечение отечественной публики, знающей алфавит – это табак.
Даже в солидных научных журналах говорилось о пользе табака во всех его видах: курительном, жевательном, нюхательном и даже в качестве кулинарной приправы.
– Мужчины вышли перекурить, – звучало так, словно герои-добровольцы отправились на тяжелую, общественно полезную и совершенно необходимую работу вроде заготовки дров или ликвидации неграмотности.
Именно на рубеже веков курение разрушило гендерные рамки и стены курительных комнат. Дамы легко и с удовольствием освоили это занятие, получив огромный выбор исключительно «женских» папирос. Диапазон просто обескураживал: от дешевого «Трезвона» (Папиросы «Трезвон» – три копейки вагон) до роскошной, дорогой и элегантно длинной «Розы». Курить стало можно и модно абсолютно везде. Табачный дым настолько плотно наполнил улицы, что пришлось издавать закон о запрете уличного курения. Понятное дело, проку от закона было немного, но все же.
«100 миллионов папирос в день – до таких размеров дошло потребление табака курящей Северной Пальмирой!» – с гордостью сообщала «Петербургская газета». Табачные изделия стали важной статьей экспорта и валютных доходов России, которая потчевала своими крошеными табаками и папиросами Германию, Скандинавию и даже Америку!
В Морском корпусе курение дозволялось только во дворе. И во всех его просторных помещениях тщательно сохранялся чистый воздух. Эта традиция восходила к парусному деревянному флоту, когда небрежное курение элементарно приводило к пожарам. К хорошему привыкаешь быстро. И потому, когда Колчак оказался в кабинете начальника Охранки Санкт-Петербурга полковника Петра Васильевича Секеринского, у него кругом пошла голова.
В просторном кабинете, обставленном громоздкой дубовой мебелью дым стоял столбом и стелился лондонским туманом как вечная неустранимая декорация. Жандармское отделение охотно встроилось в современный тренд.
Полковник, как он сам говорил, «слегка покуривал» и будучи убежденным сторонником пользы табаку не только любил нюхать его, звонко чихая, но и не позволял проветривать кабинет до тех пор, пока дым не начинал до слез разъедать глаза присутствующим.
– Ну да, ну да… Однако, юноша, Вы прямо-таки красавец! Да и храбрец, как я погляжу.
Николай, с рукой
