показались две до боли знакомые фигуры моих спутников, которые о чём-то весело дискутировали. На архондаричьего они не обратили ровным счётом никакого внимания, да и он не счёл нужным удостоить их взглядом. В руках у обоих красовались изрядно нагруженные пакеты, видимо ребята хорошо облегчили монастырскую лавку. Слава Богу за всё! Пока не иссякли золотовалютные резервы, почему бы не пополнить монастырскую казну? А заодно и домашнюю сокровищницу…
Поравнявшись со мной, братья как-то резко замолчали на несколько секунд, и с почтением, а может, с сочувствием – кто знает? – взирая на мои титанические усилия во славу Божию.
Давно известно, что три вещи можно созерцать безконечно: пламя костра в ночи, переливы водопада и как труждается афонский паломник. Мне ужасно не хотелось прерывать послушание, но долг вежливости заставил всё-таки разогнуть хребет и обратить к ним взор пытливых очей. Короткое время мы поиграли в переглядки, после чего, как-то сам по себе, через дебри любопытства у меня прорвался вопрос:
– Исключительно по дружескому расположению к вам изволю спросить: о чём молчим?
– Да… вот… – Никита напряг память, чтобы закрыть паузу подходящим словосочетанием. – Сходили, в лавку, кое-чего прикупили, – он развернул пакет, и Божий свет увидела икона великомученика и целителя Пантелеимона в золочёном окладе и явно не Софринской школы письма.
– Какая-то необычная, у нас целителя Пантелеимона немного иначе изображают. Греческая, наверное?
– Возможно. А может Иерусалимская. Написано по-гречески, а там кто знает, – Ники явно не занимала тема происхождения иконы, что уже само по себе говорило о почитании святого и стяжании благодати от образа.
Он благоговейно положил икону в пакет и вынул оттуда несколько книг, причём Псалтирь на церковно-славянском языке. Это меня и удивило, поскольку никогда не замечал, чтобы Никита читал по-церковнославянски. Но мысль не успела ещё до конца укорениться, как брат во Христе развеял мои сомнения.
– Вот, хочу своему духовнику подарить, если удастся побеседовать со старцем Рафаилом. Возьму у него автограф.
Отче благословил побеседовать с ним и кое-что выяснить. Старец сейчас где-то на Афоне подвизается, в каливе.
– Ну, что ж, дело святое, – азъ любопытный перевёл взгляд на гиганта Х-ва, и взглядом как бы задал ему наводящий вопрос. Володя со свойственным ему одесским говорком, напряг голосовые связки и разразился бы, как минимум, получасовой тирадой, но в монастырских воротах снова высветился о. И – й, и мне пришлось срочно принять позу послушника.
Братья во Христе любезно оценили мой жест и поспешили ретироваться. Однако Никита не смог пройти мимо ослепительно ярких цветов, брызги которых для него, пожалуй, священнее, чем корова в Индии. Но мне уже было не до любопытства, до вечера надо было успеть выдать «на гора» успехи в перевыполнении плана по спасению моей погрязшей во страстях души.
А для этого необходимо было,
