гору. Высохла трава на месте расположения нашего куша. Невдалеке подсох слой овечьего навоза: неправильный круг словно заасфальтирован сверху плотным слоем кизяка. Покрасневшие, задубелые от горного солнца и воздуха лица чабанов. Лицо и шея до воротника, руки до запястья, где застегивают рукав, – красные, почти бурые. По утрам, только проснувшись, средних лет чабан по имени Ассаб ловит в еще сонной отаре козлят и ягнят, кусает им уши. Козлята визжат, вырываясь из рук, а ягнята плачут, как дети. Ассаб, радуясь, гогочет им вслед. Чабаны находят его проделки бестолковыми и ругают его. Искандар по-русски назвал его «козлом» и обещал порвать ему пасть. Ассаб улыбнулся Искандару. Наверно, не совсем понял, что тот имел в виду.
– Все-таки они добрее и чище нас, – сказал, глядя на Ассаба, дядя Муртуз. – Они, как пророки.
– Пророки, братан, прошли все страдания жизни. Они брали их на себя. Они могли понять причину беды и подсказать выход. Вот кто такие пророки, братан. Ты не сравнивай этих тупорылых лентяев с ними, – сквозь зубы проговорил Искандар.
Дядя Муртуз обиделся и отругал Искандара. Он сказал, что эти тупорылые лентяи приняли их и заботятся, как могут. Искандар отвечал,что остается при своем мнении. Скотоводческие народы всегда агрессивнее земледельческих: частое употребление мяса вызывает воинственность. По нашим чабанам, однако, этого не скажешь. В последнее время мяса в хинкале становится все меньше. Чабаны начали жадничать. Искандар говорит, что они лентяи, трусы и жмоты. Старый чабан Кунма готовится к обеденному омовению. Он снял сапоги, развернул портянки. Указательным пальцем ковыряется между разомлевшими пальцами правой ноги. Подносит палец к носу, нюхает, потом резко отводит в сторону.
– Говорят, эти русские сильно обижаются, когда в их дом заглядывают через окна? – вдруг спросил Кунма дядю Муртуза.
– Наверно. Кому это приятно? – пожал плечами дядя.
– М-да-а… Говорят, они очень капризные, эти русские! – Кунма, морщась, зевает, раскрыв пасть с полопавшимися облезлыми губами.
В трещинах губы у него белые, бескровные. От разреженного воздуха нос у Кунмы большой и вздутый.
– Капризные, но не очень, – лениво взглянул на Кунму дядя Муртуз.
Искандар, полулежа, молча улыбался. Его лицо было ясным, как у младенца. В последнее время он рассказывал сны и часто бредил. Ему виделось, как по снежному склону Валиял спускается табун ярко-красных скакунов. Разгоряченные, взмыленные кони несутся вниз галопом, поднимая в воздух миллионы кристалликов прошлогоднего снега. Порой в забытьи Искандар толковал о войне и сражениях.
– Не к добру этот человек у нас на куше, – сказал Арчиял Кади, чабан с безгубым ртом, в углу которого всегда торчит потухшая сигарета.
– Лентяи… как пить дать, лентяи! Тысячелетиями чабаны здесь – и не построить ни единого дома, не обустроить быт, даже топлива не запасти, – как бы разговаривая сам с собой, устало бормотал Искандар. – А он решил
