проводит в последний путь маму и тетю Свету. А потом, когда от мучителей ее будет отделять гробовая доска, она пустится в длительный поиск: чем уничтожить то самое безразличие, которое появилось в тот самый день.
Свинья
(Больная П., 65 лет, остаточные явления органического
поражения центральной нервной системы)
… Машенька была старшей в многодетной семье Анастасии Петровны. На ее юные плечи ложилась вся тяжесть участи домохозяйки, а мама зарабатывала нелегкие деньги.
Машеньку любили все. Она вставала с петухами, доила корову, убирала хлев, кормила уток и цыплят. В восемь часов она будила Шуру и Колю и собирала их в школу. Потом ее сменяла баба Нюра, мамина троюродная сестра, и Маша бежала в школу сама. После занятий она на ходу перекусывала, на ходу учила уроки, а в основном – мыла, готовила и обстирывала пятерых малышей. Ей некогда было задумываться о том, хорошо ли ей живется. Но, наверное, ей было все-таки не скучно, потому что она все время напевала веселые песенки.
А сегодня у Машеньки выдался очень хлопотный день, даже пришлось не ходить в школу.
– Машенька! – кричала из хлева баба Нюра. – Надо еще тряпок принесть – еще лезуть!
Машенька разрывалась между двумя роженицами (у животных это бывает часто – один другому как бы подает пример). С утра свинья Матрена поросится, а вот сейчас кошка Пенка надумала рожать!
– Маша! Неси тряпье!
Маша вприпрыжку поскакала в хлев со старыми пеленками.
У свиньи началось кровотечение. Баба Нюра засовывала тряпки ей между ног.
– Маша, беги за фелшером!
– А котята?
– Топи скорей, не нужны, от них потом не избавишься.
Маша снова побежала в дом. Кошка Пенка, вывернувшись животом вверх, лежала, мурлыча, на подстилке. Четыре крошечных мордочки с писком тыкались беспомощными носами в шерсть, ища, к чему присосаться. Маша невольно залюбовалась, потом спохватилась и понеслась к колодцу за водой.
Поверхность холодной воды еще не успокоилась. Ждать было некогда. Маша засучила рукава, оторвала от кошки всех четверых котят и опустила их в ведро вместе со своими руками по локоть. Котята с силой рвались на поверхность, Машины замерзшие руки еле удерживали их под водой. Наконец, они почти одновременно вытянулись и застыли, а вверх пошли пузыри. «Это смерть. Быстро. Движение сделалось неподвижным», – Маша никак не могла осознать этот переходный момент.
Пока она бегала за фельдшером, пока все вместе спасали свинью, пальцы, отошедшие от индевелости, продолжали помнить то ощущение исчезновения жизни, которое познали в ведре с колодезной водой. И ночью перед глазами было то же самое. Нечто подобное испытала Маша, когда выдавливала на спине Павлика чирьи. Какое-то чувство освобождения – когда гнойный стерженек выстреливает вперед, и на его месте появляется неожиданно глубокая ямка.
Наутро, в пять часов, Маша побежала в хлев посмотреть, жива
