хрустальный кораблик, служивший пепельницей, задержался на минуту у полок, с интересом разглядывая корешки книг, беспричинно улыбнулся и вернулся к дивану. Он был в отличном настроении, потому что случайная встреча, которая, хотелось, чтобы была не случайной, и чудаковатый на первый взгляд Жорж, как пожалуй, и Манько для него, и расслабляющая обстановка, которая убаюкивала, погружала в дремоту, не давали повода для неудовольствия, и Манько, покручивая, тщательно разминая ароматную сигарету, беспечно развалившись на диване, закинув ногу на ногу, с еле заметной улыбкой на губах сидел в сладкой истоме, закрыв глаза, прислушиваясь к музыке и звукам на кухне, где гремел кофейником Жорж.
… – Если не ошибаюсь, ты служил? – Жорж, переодетый в махровый полосатый халат и гамаши, вошел пружинистыми шагами с двумя изящными чашечками.
– Угадал, – Манько усмехнулся. – А что?
– Слышь, дед, а Наполеон для тебя авторитет? – спросил Жорж, присаживаясь и подавая фарфоровую чашку.
– В каком смысле?
– Как военноначальник, допустим.
– Допустим, что да.
– И вот, дед, он поговаривал, что армия, которая не воюет лет тридцать, становится страшно неповоротливой, обюрократившейся машиной. Тебе часом вместо занятий или стрельб не приходилось рубить топором траву, или красить ее, или все круглое переносить, а все квадратное перекатывать? –
– Хм-м, нет как-то. А вот что касается Наполеона, то доля правды есть. Почему ты спрашиваешь?
– Почему? – Жорж посмотрел на дверь, быстро провел пальцами по пухлым губам и непроизвольно засмеялся, приоткрывая мелкие, прокуренные до желтизны зубы. Эх, дед, меня, как видишь, интересуют многие вопросы: политика, например, состояние армии, возможность возникновения войны. Я не всегда нахожу такого собеседника, как ты нестереотипного. Когда мы стояли на остановке, я заметил за тобой много странностей… Они располагают.
"А малый с головой", – подумал Манько, наблюдая пристально за рукой Жоржа, аккуратно помешивающей крохотной ложечкой кофе. – Только поначалу прикидывался пижоном". Открытие это вдруг сильно взволновало его и, моментально представив томительные бесконечные часы одиночества, проведенные в своей прокуренной, запущенной комнате, невольно сравнив с собой Жоржа, который также, быть может, мучился оттого, что был не в состоянии отыскать человека, который бы смог его понять, Манько решил кое о чем его расспросить.
– Хорошо, Жорж, но, извини, а какая ты фигура, чтобы судить о политике? |
– Я? – Жорж широко заулыбался, и растерявшись, переспросил. – Я? Молодой человек, но ты зря спросил, по-моему о ней поговаривают все кому не лень. Или я не прав?
– Возможно прав.
– К тому же я, – продолжал Жорж, – я – современный нигилист, а чтобы отрицать по-умному, выражать неприятие, надо хотя бы четко знать то, что отрицаешь.
– Резонно, –
