Название:
Автор:
Жанр:
Серия:
Издательство:
допросами в райотделе НКВД, вернулся вот этой же дорогой к родным дымам. Тогда он не увидел ни церкви, ни барского дома, ни мельниц, ни кожевенной мануфактуры, ни целого порядка самых богатых на селе изб. Село менее чем за десяток лет стало чужим, кургузым, совершенно не похожим на самоё себя. «Уходил из одного места, а чуть погодя вернулся в совсем другое», – поведал он мне тогда своё странное ощущение, которое стойко держалось в нём до конца дней. Я потом не единожды задавал ему очень больные по тем временам вопросы: зачем? и почему? Он несколько раз пытался объяснять мне что-то из того, что сам понял только потом, на фронте. А точнее – маясь в госпиталях с прострелянными руками и ногами. Но тогда я не понял: то ли ещё не дорос, то ли просто духу не хватило. Лишь долго недоумевал: за что моему работящему деду пришили «связь с врагами народа», если после всех революций, «гражданки», продразвёрстки и раскулачиваний и самого народа-то в нашем краю почти не осталось? Но именно с той поры я стал мучительно размышлять над тем, чем правда моего мудрого деда отличается от правды самодовольных гоблинов НКВД, а правда одного честного человека от правды «спаянного коллектива»? И выводы чем далее – тем всё более делал не в пользу последнего. Всё окончательно стало по своим местам, когда до тошноты спаявшийся коллектив провинциального ВУЗа, где я преподавал, отправил меня (как и деда когда-то) сначала в солдаты (при содействии КГБ), а затем – в одиночное плавание по бурлящим водам перестройки. Помню то пронзительное ощущение, которое вдруг посетило меня на очередном протестном митинге: самое невозвратное, что несправедливо и незаконно отняли Ленин и большевики у русского человека, – это право быть собой, возможность думать и принимать самостоятельные решения, то есть, в сущности, иногда, от случая к случаю, быть одиноким. А умному человеку это порой жизненно необходимо… ну, хотя для того, чтобы оставаться умным, то есть, прежде всего, самостоятельным и не повторяющим чужих глупостей. Много позже, уже с возрастом, я научился практически с первого взгляда узнавать эту людскую единичность, независимость почти в каждом, с кем меня на время сводил случай. И, к сожалению, чрезвычайно редко такие люди попадались мне сперва на митингах, а затем и в кабинетах власти.
Итак, почему так быстро меняется пространство? И случалось ли такое раньше? Что понял мой дед в те давние военные годы? Думаю, понял он ровно то, что и всякий другой, у кого на руках за короткое время умерли десятки изодранных железом родных сельских мужиков, наспех переодетых в мешковатые фуфайки и галифе. Понял он, что и сам едва не оказался там, куда прямо под окнами палаты везли и везли каждый день его отмаявшихся госпитальных соседей, как, случалось, возили их и раньше по красной улице села в аккурат к «обчему двору» в ледник, где до прихода большевиков сельчане хранили артельное мясо и молоко. «Красный террор»! Разумеется, в голове у единицы такой варварский «проект» вызреть не мог, только коллективный разум «рождает
