я присел рядом с ней на корточки. Слезы текли из моих глаз, размывая весь мир до бесформенного пятна. Я ревел в голос. Я кричал. Я бил себя по лицу, разбивая губы в кровь. Больше всего на свете, больше самой смерти я боялся того, что увижу дальше. Рука сама потянулась к ее плечу. Я не хотел этого видеть! Я не хотел. Но все же перевернул девочку на спину.
И в следующую секунду я оглох от собственного вопля.
«Боже!»
Я вновь увидел ее лицо. Вернее, то, что от него осталось. Левый глаз закрывала гематома. Правый – безжизненно смотрел куда-то вбок. Глубокая трещина проходила поперек лба, расширяясь у середины и сужаясь в основаниях. Нос ее был расплющен, вдавлен в череп, словно она столкнулась с бетонной стеной на скорости девяносто миль в час. На разбитых губах и подбородке пенилась еще свежая кровь. Из-под сарафана, порвав кожу, виднелся бело-красный обломок ключицы.
«Боже. Боже. Нет».
Меня начало мутить. Закружилась голова. Мир темнел; он уходил в черноту, сужаясь до размеров этой девочки. А затем исчезла и она.
Я повалился на спину и потерял сознание.
В следующую секунду я почувствовал мерзкий запах чеснока и пивного перегара. Я открыл глаза. Точнее, один глаз. Правый.
Была ночь. Я лежал на асфальте. Передо мной, низко склонившись, сидел мужчина с короткими курчавыми волосами и куцей бородкой. Я ощущал его прикосновения. Его пальцы быстро ощупывали карманы моей куртки.
И снова чернота…
Трясущейся рукой я поднес зажигалку к кончику сигареты и закурил.
Почему именно сегодня? Что такого я видел, чтобы этот кошмар вернулся? Что спровоцировало его возвращение? Это важно. Это очень важно. Потому что в нем могут таиться ответы на вопросы о моем прошлом.
Этот сон начал отравлять мне жизнь на вторую неделю после того случая. Летний день. Парк. Девочка с изуродованным лицом. Все это не могло быть простым буйством фантазии; не могло быть обычным кошмаром. Нет, не в моем случае. Я прекрасно понимал, что мозг пытался таким образом помочь мне вспомнить.
Доктор Ричард Шарп (это мой нынешний психотерапевт; у каких только докторов я не побывал за это время) объяснил мне, что, засыпая, человек погружается во внутреннюю реальность. Зигмунд Фрейд называл сон царской дорогой в бессознательное. Я бы поспорил с этим старым говнюком. Не вижу ничего царского в том ужасе, который мне снился. Хотелось бы взглянуть на того «царя», который решил бы прокатиться по такой «дороге».
Но есть кое-что, из-за чего я готов смотреть этот чудовищный сон снова и снова. Это его вторая часть, та, в которой над моим телом склонялась фигура человека с вьющимися волосами. Я так отчетливо помнил его лицо, когда он обшаривал мои карманы, что не оставалось ни малейшего сомнения — я его знал. Этот небольшой эпизод – не аллюзия, не метафора, его нужно трактовать буквально. Асфальт, на котором я лежал; боль, разрывающая черепную коробку; истеричные крики перепуганной
